Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея - Мари-Бернадетт Дюпюи
— Бонни! Передай дяде, чтобы спускался. Быстрее, умоляю! Время не ждет.
— Что-то серьезное? Антонэн опять упал и поранился?
— Пожалуйста, пусть поторопится! Бонни, бога ради! Ты не волнуйся, все живы и здоровы: и Антонэн, и Мейбл с Эдвардом.
Встревоженный поздним визитом, Жан схватился за туфли. Быстро расчесался, надел куртку.
— Что-то стряслось, — обратился он к жене. — Но ты не переживай, я позвоню сразу, как только разберусь, что к чему.
Он сбежал по лестнице и вышел через заднюю дверь в переулок, выходящий на большую улицу. Элизабет вздрогнула, когда он выскочил на нее из темноты. И моментально вцепилась в его руку.
— Ты мне очень нужен, — сказала она. — Мы сейчас едем на 34-ю улицу, это на Манхэттене, там французская больница. Или скорее приют для бездомных.
— Так далеко! — удивился Жан. — Чуть ли не час добираться!
— Ты прав, дядя Жан. Только бы нам не опоздать!
Водитель поздоровался с новым пассажиром, помог им разместиться на заднем сиденье. Едва машина тронулась, Элизабет еще крепче сжала руку Жана.
— Не бойся, я не сошла с ума, — прошептала она. — Я уверена, что нашла папу.
— Гийома? Моего брата Гийома? Быть не может!
— Помнишь, тот бродяга, который украл у меня медальон, и я еще так его боялась? Это папа, я уверена. И ты, дядя Жан, должен установить его личность. Сегодня вечером он стал жертвой несчастного случая. Но вы же выросли вместе
— папа, ты и ваш старший брат Пьер! Помню, когда мы плыли на «Гаскони», ты рассказывал, что вы втроем ходили на реку купаться в одних кальсонах. На плече у того человека я увидела круглую родинку, но ты, быть может, найдешь и другие отличительные знаки. Я хотела привезти в больницу сразу и Батиста Рамбера, но это можно сделать позже, после того, как ты на него посмотришь. Отец… Мой родной отец! Папа!
Элизабет захлебнулась рыданиями. Потрясенный, растерянный Жан потребовал подробностей: что за несчастный случай, что было дальше. Он ни на миг не допустил мысли, что Элизабет не в себе. Ей пришлось выдержать немало испытаний, не теряя стойкости и ясности рассудка. Даже в то утро, когда она пыталась утопиться в Сене, это было рациональное решение, принятое, чтобы не страдать и не лгать.
— Я понял, — просто ответил он, более-менее разобравшись в ситуации. — Хорошо, что сразу приехала за мной, Элизабет. Судя по тому, что рассказывал мистер Вулворт, тело, выловленное тогда в Гудзоне, опознать было невозможно. Единственная зацепка — это куртка и те пуговицы.
— Да, я помню.
— Если это Гийом, я его узнаю, — продолжал Жан взволнованно. — Господи! Это было бы настоящее чудо!
— Дядя Жан, мы должны молиться. Он мог умереть в скорой или по прибытии в больницу.
— Не отчаивайся, племянница! Если твой отец держался столько лет, живя в ужасных условиях, то не затем, чтобы сейчас умереть! Монахини в этом заведении, как я понял, считают его душевнобольным? Вот это может оказаться непоправимо, так что особо и не радуйся.
Французская больница на 34-й улице
У Элизабет дрожали руки, когда она попыталась рассчитаться с водителем такси. Этим занялся Жан, оставив ему щедрые чаевые.
— Скорая уже уехала, — сказала она.
— И что с того? Они добрались намного быстрее нас. Я здесь бывал, примерно полгода назад. Навещал одного матроса, ирландца, с которым познакомился на набережной. Бедняга упал с погрузчика. Теперь эта больница принимает пациентов со всего города. Подумать только! Я мог пройти мимо брата, если это и вправду Гийом, и даже на него не глянуть!
Они постояли перед восьмиэтажным зданием из кирпича и камня. В некоторых окнах еще горел свет.
— Идем, Элизабет, — сказал Жан, у которого сердце грозило выпрыгнуть из груди.
В вестибюле их встретила сестра Бландин. Задержалась взглядом на лице молодой посетительницы.
— Добрый вечер, сестра! Мы уже встречались. Недавно мне стало плохо на улице, и вы мне помогли.
— Я помню. Что привело вас к нам сегодня?
— Это мой дядя Жан Дюкен, и мы хотели бы узнать, что с пациентом, который пострадал в аварии на Бродвее. Вы зовете его Мартеном.
— Которого вы так боялись? Позвольте спросить, почему его судьба вас так интересует?
— Племянница стала свидетельницей трагедии, — сухо пояснил Жан, которого безмятежность монахини раздражала. — И мы пришли узнать, как себя чувствует раненый.
— Похвальное намерение, хоть меня это и удивляет, — отвечала сестра Бландин. — Сейчас Мартен в операционной, его осматривают врачи. Советую вам вернуться сюда завтра или позвонить.
— Я буду сидеть тут, сколько понадобится! И дядя Жан тоже. Здесь, в вестибюле! — постановила Элизабет. — Сестра, ваше время ценно, и я не стану донимать вас рассказами о своем прошлом. Но я уверена: этот человек, Мартен, — мой отец, мой папа, который исчез из моей жизни, когда мне было всего шесть лет. В тот день в Бронксе на него напали бандиты. А этот вот мсье — его родной брат, я привела его сюда, чтобы развеять последние сомнения.
— Племянница все верно говорит, — кивнул Жан. — Мы ночь просидим на вот этой банкетке, если понадобится!
— В таком случае попрошу, чтобы вам принесли чаю! — проявила вежливость монахиня
Ждать Элизабет и Жану предстояло еще очень долго.
21. Воскрешение
Дакота-билдинг, ночь с воскресенья, 9-го на понедельник, 10 июля 1905 года
Был час ночи, но Вулворты еще не ложились. Весь вечер они просидели на софе в гостиной, дожидаясь возвращения дочери. Но Элизабет только что позвонила из французской больницы и сказала, что до утра не приедет.
И теперь Эдвард, который с ней поговорил, расхаживал по просторной комнате, освещенной единственной лампой с опалово-розовым абажуром.
— Что еще она сказала? — спросила Мейбл. — Это действительно ее отец?
— Их с Жаном пока к нему не пускают, — отвечал Эдвард. — И они решили посидеть какое-то время в больнице. Господи, бред какой-то! Этот оборванец — Гийом Дюкен? Но где он был эти девятнадцать лет? Мог бы связаться с семьей во Франции. И почему не разыскивал малолетнюю дочь по интернатам?
— Эдвард, он бы ее там не нашел, — вставила свою ремарку Мейбл. — Вспомни, мы же не ответили на объявление этого негодяя Лароша, опубликованное, когда он был тут, в Нью-Йорке!
— Слава Богу, хотя бы детство у Элизабет было спокойным! Признаюсь тебе, дорогая: я всем сердцем желаю, чтобы Жан положил всем этим бредням конец. Чтобы он не узнал
