Лора Бекитт - Мотылек летит на пламя
Они принялись баловаться и галдеть, но когда она обвела их внимательным взглядом, разом притихли и заняли места за грубо сколоченными голыми столами.
Ей захотелось вспомнить какую-нибудь песню или легенду с красивыми, величественными словами, способными заворожить и вызвать трепет, незаметно взять в плен.
— Меня зовут Айрин Клеменс, я ирландка, — сказала она, а потом прочитала:
— Великанов я помню,Рожденных до века,Породили меня они в давние годы;Помню девять миров,И девять корней,И древо предела,Еще не проросшее.В начале времен,Когда жил Имир,Не было в миреНи песка, ни моря,Земли еще не былоИ небосвода,Бездна зияла,Трава не росла[23].
Дети слушали, открыв рот. Казалось, неожиданные слова поразили их маленькие сердца.
Когда она принялась говорить дальше, словно открылись невидимые ворота, откуда вырвались свежие, пронзительные, искренние чувства:
— Никто не знает, откуда в древности люди черпали мужество. Вам нужно обрести что-то подобное, дабы жить, думая не только о хлебе, но и о том, чем будет питаться ваша душа.
Она спросила, как их зовут, умеют ли они читать и писать (неграмотных оказалось лишь трое — те самые девочки и один мальчик), а потом сказала:
— Завтра я принесу какую-нибудь книгу, и мы ее почитаем. А когда у нас появятся бумага, чернила и перья, начнем писать.
Потом они с Коннором вернулись домой. Стало еще темнее, казалось, небо изо всех сил старалось сблизиться с землей, но дождь все не шел. Иногда наползавшие друг на друга облака образовывали просветы, и Коннору чудилось, что оттуда за ним наблюдают чьи-то внимательные глаза.
Дома Айрин сообщила Алану новости. Ему тоже было, что рассказать:
— Ко мне приходили негры. Те самые, что просили защиты у губернатора. Ты не поверишь, они считают куклуксклановцев, что разъезжают ночью по округе… привидениями, душами убитых конфедератов! Многие из них так напуганы, что по ночам берут жен и детей, покидают дома и бродят в лесу!
— Ты объяснил им, что все это чепуха?
— Тебе известно, как бывает с неграми: ты битый час им что-нибудь растолковываешь, они послушно кивают головами, а в конце повторяют то же самое, что говорили в начале! Наверное, придется помочь этим несчастным.
Айрин понимала, что это означает для Алана: сделать шаг назад, к тому, от чего он пытался бежать всю свою жизнь, — признать, что он принадлежит к черной, а не к белой половине человечества.
— Почему мы не можем жить в мире даже сейчас, когда войне пришел конец! — с горечью произнесла она.
— Есть много способов разобщить людей, а соединить — только один.
— Какой? — спросила Айрин, и ее Алан улыбнулся улыбкой, которая была предназначена только ей.
— Неужели не знаешь? Любовь.
Внезапно Айрин захотелось, чтобы он сделал что-то такое, отчего она забыла бы все слова и на какое-то время потеряла рассудок.
За окном по пыльной земле забарабанил дождь. Тени облаков накрыли долину, и стало темно.
— Я устала, — сказала Айрин и закрыла глаза.
Алан взял ее на руки и отнес в спальню. Там, в грохоте капель, барабанивших по крыше, она чувствовала его всего — упругость кожи, мягкость волос, нежность губ и великодушие сердца. Соединенные навсегда, они плыли по морю, у которого не было ни берегов, ни названия.
На следующий день она захватила из дому книгу Ричарда Хилдрета «Белый раб», которую недавно выписал Алан: ей хотелось зачитать своим ученикам некоторые отрывки.
«Если вы хотите создать себе впечатление о том, — начала Айрин, — какие страдания человек, не задумываясь, не колеблясь, не чувствуя жалости, может причинить себе подобным, если вы хотите ясно представить себе, какие муки, какая боль и жгучая ненависть могут до предела наполнить человеческое сердце, — прочтите эти записки»[24].
А через неделю она взяла с собой Розмари.
День был солнечный, но прохладный, с резким ветром: Айрин любила такую погоду, она напоминала ей Ирландию. Алан спрашивал себя, почему она не стремится рассказывать Коннору о своей родине, да и вообще проводить с ним все свободное время? Ответ напрашивался сам собой. К сожалению, он не был уверен в том, что Айрин считает этого мальчика своим сыном.
Алан старался восполнить эти пробелы своим вниманием. Купил для Коннора лошадь, научил его держаться в седле, и они вместе объезжали плантацию. Во время послеобеденного отдыха уединялся с сыном в библиотеке, где они листали книги и разговаривали.
Во время прогулок мальчик расспрашивал отца обо всем, что видел вокруг. К сожалению, Алан мог рассказать только то, о чем ему довелось прочитать: он с детства был погружен в себя и мало наблюдал за природой.
Сегодня Коннор не пошел в школу: через день после того, как Айрин привела туда Розмари, на уроки не явился ни один человек. Айрин застала в школе лишь печальную Сьюзен Стерн, единственными словами которой были:
— Я вас предупреждала.
Алан пытался утешить жену, говоря, что все равно ей было бы тяжело работать в школе и заниматься имением. Он уверял ее в том, что жизнь течет так, как и положено течь, хотя это была неправда.
Сегодня Алан и Коннор по привычке отправились гулять. Находясь рядом с отцом, мальчик чувствовал, как в те пространства его души, где прежде таились неуверенность и страх, вливаются надежда и радость. Алан всегда старался ответить на его вопросы, даже на самые трудные, а если все же не мог ничего сказать, всегда объяснял, почему.
— В приюте меня не любили потому, что я светлый, а здесь Розмари не любят за то, что она темная. Именно потому сестра Меганн хотела, чтобы вы увезли ее в Темру? — произнес Коннор.
Алан не успел ответить: какой-то человек, проходя мимо, грубо задел его плечом, хотя на пустынной дороге было достаточно места.
Алан замедлил шаг и оглянулся. Он даже не заметил, что кто-то шел навстречу: мужчина словно появился из-под земли.
На вид это был типичный белый бедняк: продавленная соломенная шляпа, завязанная под подбородком обрывком шпагата, мешковатые коричневые штаны, кое-как стянутые шнурком.
Их взгляды встретились, и глаза незнакомца от злобы превратились в узкие щелки.
— Что уставился? Я слышал, ты служил федералам? Продался янки!
— Я вас не знаю, — сказал Алан.
— Зато я отлично тебя помню и не удивлен, что ты мозолишь глаза всей округе. Большинство крупных поместий сгорело, а Темра цела, и ты живешь в ней, как белый господин!