Филиппа Грегори - Королевская шутиха
Я молчала. Любое мое слово могло сейчас обернуться против меня.
— Бог милостив, но нам не видать Его милосердия, пока мы не вернемся на путь истинной веры. Теперь я понимаю, почему я не смогла родить. Господь не желал пускать наследника в грешный мир. Только когда грех будет с корнем вырван из английской земли, я смогу зачать и родить наследника. Все зло, которое начал мой отец и продолжил мой брат, должно быть изжито. Мы должны не внешне, а в глубине сердец вернуться к истинной вере.
У королевы на лбу блестели капельки пота. Я была ошеломлена ее страстностью. Что еще страшнее — такую же страстность я видела на лицах инквизиторов.
— Знаешь, Ханна, иногда я сомневаюсь, что мне хватит сил это сделать, — призналась она. — Но Господь не оставляет меня. Он дает мне силу. Он дает мне решимость не останавливать эти страшные суды, а продолжать, поскольку это богоугодное дело. Бог дает мне силу отправлять грешников на костер, дабы английская земля очистилась. И вдруг ты, которой я так доверяла, приходишь ко мне, и когда! В час моей молитвы! Ты приходишь и искушаешь меня, дабы я вошла во грех, дабы я размягчилась. Ты просишь за этих жалких людишек, просишь, чтобы я отвергла Бога и прекратила свой святой труд, на который Он меня подвигнул.
— Ваше величество… — промямлила я.
Слова застряли у меня в горле. Королева встала. Я тоже вскочила, но от долгого сидения в неудобной позе у меня свело судорогой ноги, и я рухнула на пол. Я полулежала, глядя на королеву, а она смотрела на меня, словно Бог, повергнувший меня за грехи.
— Ханна, дитя мое, обращаясь ко мне с такими просьбами, ты сама оказываешься на полпути к смертному греху. Не смей больше делать ни шагу, иначе я пошлю за священниками, и они будут сражаться за твою душу.
Я ощущала запах дыма. Я пыталась убеждать себя, что дым исходит от недогоревшей головешки в камине, но я знала, откуда он исходит на самом деле. Это был дым костра, на котором сгорела моя мать. Он соединялся с дымом других костров, полыхающих в предместьях Лондона и на рыночных площадях других городов, где сжигали уже не испанцев и не евреев, а англичан. Вскоре к этому дыму присоединится дым от костров под епископами Ридли и Латимером. Толпа будет глазеть, как богослов Ридли скажет своему другу, чтобы не терял присутствия духа, ибо они зажгли в Англии поистине неугасимую свечу. Словно калека, я уцепилась за ноги королевы, но она поторопилась отойти. Наверное, ей сейчас были ненавистны мои прикосновения.
Мария молча вышла из комнаты, оставив меня лежать на полу, вдыхать едкий дым и плакать от неописуемого ужаса.
Зима 1555 года
Предсказание Елизаветы сбылось: Рождество при дворе праздновали тяжеловесно и уныло. Все вспомнили прошлогоднее Рождество, когда королева, невзирая на заметный живот, буквально порхала по дворцу. Но в прошлом году мы ждали появления наследного принца. В этом году мы сознавали всю бесплодность тех мечтаний. Филипп не вернется в Англию, а если и вернется, то едва ли вновь окажется в одной постели с Марией. Воспаленные глаза королевы и ее исхудавшая фигура свидетельствовали, что она отстранилась от плотской стороны жизни. Всю осень до нас доходили слухи о заговорах и контрзаговорах. Англичане не желали терпеть правление испанского короля. Отец Филиппа намеревался передать правление империей сыну, и тогда в руках этого человека сосредоточилась бы власть едва ли не над всей Европой. Англия не особо интересовала Филиппа. Этим островом он мог править и руками бесплодной королевы, продолжавшей обожать его, невзирая на слухи, что он завел себе любовницу и в Англию возвращаться не собирается.
Должно быть, половина слухов доходила до ушей королевы. Государственный совет исправно докладывал ей обо всех угрозах против ее мужа, против нее самой и против трона. Мария стала очень тихой, словно не от мира сего, но решимость искоренять грех ее не оставляла. Ее вдохновляли собственные видения тихой и благочестивой Англии, где люди процветают, крепко держась истинной веры. Мария верила эти видения станут реальностью, если она не дрогнет и будет по-прежнему исполнять свой долг, чего бы он ей ни стоил. Государственный совет издал новый закон. Согласно ему, если еретик, привязанный к столбу для сожжения, вдруг покаялся, это покаяние считалось запоздалым, и человек все равно подлежал сожжению. Сожжению подлежали и те, кто посмел открыто выразить свое сочувствие еретику.
Весна 1556 года
И опять холодная зима сменилась слякотной весной. Королева ждала писем от Филиппа, а они приходили все реже и приносили ей мало радости.
В начале мая Мария объявила о намерении всю ночь провести в молитве и потому отослала всех фрейлин и служанок. Честно говоря, я только радовалась, что избавлена от очередного молчаливого вечера, когда мы сидели и шили при свете камина и старались не замечать слез королевы, капавших на рубашку, которую она вышивала для Филиппа.
Я, не раздумывая, направилась к себе — в комнатку, где жила вместе с тремя другими служанками. У входа на галерею меня насторожила чья-то тень. Я не стала останавливаться и прошла мимо. Человек этот явно дожидался меня, поскольку он двинулся следом и вскоре уже шел рядом со мной, выдерживая мой быстрый шаг.
— Ханна Верде, ты должна пойти со мной, — произнес незнакомец.
Даже то, что он назвал мою настоящую фамилию, не заставило меня остановиться.
— Я подчиняюсь только королеве и больше никому, — ответила я.
Из недр плаща человек извлек бумажный свиток и развернул его, держа за верх. Мои ноги пошли медленнее, затем и вовсе остановились. В нижней части свитка я увидела несколько печатей, а в верхней — свое имя: Ханна Верде, она же Ханна Грин, она же королевская шутиха Ханна.
— Что это за бумага? — спросила я, хотя и так знала.
— Ордер, — ответил человек.
— Ордер на что? — спросила я, растягивая время.
— На твой арест по обвинению в ереси.
— В ереси? — переспросила я.
Я выдохнула это слово, будто прежде никогда его не слышала. На самом деле с того дня, когда схватили мою мать, я подспудно ощущала, что когда-нибудь инквизиторы придут и за мной.
— Да, девка. Ты обвиняешься в ереси.
— Я должна сообщить об этом королеве, — сказала я и повернулась, готовая убежать.
— Ты пойдешь со мной, — заявил незнакомец.
Он обхватил меня за талию. От страха меня покинули все силы, но мне в любом случае было бы с ним не справиться.
— Королева вступится за меня! — всхлипнула я, услышав свой тоненький и по-детски слабый голосок.
— Это королевский ордер, — разъяснил мне инквизитор. — Тебя давно собирались арестовать и допросить. Недоставало лишь согласия королевы. Теперь она согласилась.
