Сюзанна Кирсли - Забытая история любви

София после приезда часто слышала о герцогине. Она не забыла, что полковник Хук тоже упоминал о том, что переписывается с ней. Герцогиня, несмотря на свою католическую веру, заслужила доверие и немалое уважение великих вождей западных графств, этих пламенных пресвитерианцев, которые ненавидели унию не меньше якобитов и подумывали о том, чтобы присоединить свои силы к борьбе за шотландскую корону против англичан. Живя в Эдинбурге, она исполняла роль посредника, хотя прекрасно знала, что за ней пристально следят шпионы королевы Анны и гораздо менее заметные люди герцога Гамильтона.

Герцогу, как со временем узнала София, пресвитерианцы не доверяли не меньше якобитов, поскольку именно он удержал их от восстания против унии, когда это могло принести пользу. Еще ей говорили, что однажды он отправил к ним свое доверенное лицо, чтобы убедить западных вождей отдать корону не Якову, а ему, поскольку только он мог защитить их интересы.

Ходили слухи, что он постоянно обращает взгляд на запад и что в этом графстве полно его шпионов, но он не осмелится сунуться сюда, пока народ настроен против него. София знала, что в Керкубри она в безопасности. Да и потом, после смерти Мори она скорее всего перестала иметь какую-то ценность для герцога.

Мистер Керр, сидевший во главе стола, начал отрезать второй кусок мяса, когда младшая миссис Керр решила сменить тему.

— Вы видели вдову Макклелланд в церкви? Она уже сняла траур.

Ее муж пожал плечами.

— Да. Уже ведь почти год прошел.

Его жена ответила:

— Я думаю, тут скорее дело в том, что вернулся брат ее мужа. Его-то сегодня в церкви не было.

Мистер Керр ответил, что не высматривал этого человека в церкви, потому что не знает его.

— Мне сказали, что ему нездоровится.

София понимала, что мистер Керр пытается не дать разговору превратиться в пересказ сплетен, но бесполезно. У его жены в глазах загорелся тот особенный огонь, который появляется у людей, когда они обсуждают поступки других.

— А я слышала, он был достаточно здоров, чтобы велеть миссис Робинсон не совать нос не в свое дело.

Старшая миссис Керр заинтересовалась:

— Неужели? И когда это было?

— Два дня назад или три, не помню. Но мне сказали, что миссис Робинсон наведалась к вдове Макклелланд, дабы указать на то, что порядочная женщина не должна держать в доме мужчину, хоть родственника, хоть нет.

— Да уж, — хмыкнула старшая женщина. — Это она от зависти. Я не припомню, чтобы миссис Робинсон когда-нибудь держала у себя дома мужчину, кроме ее мужа, а он разве мужчина? Так, одно название.

София незаметно улыбнулась, когда мистер Керр укоризненно промолвил: «Мама!», а та лишь отмахнулась и продолжила:

— Значит, мистер Макклелланд… А имя у него есть?

— Кажется, Дэвид, — сказала младшая миссис Керр.

— И, выходит, Дэвид Макклелланд не обрадовался подобному совету?

— Нет. — Младшая женщина тоже улыбнулась. — Мне сказали, что он совсем не похож на брата, не так красив и совсем не так обходителен. Он за словом в карман не полез и ответил миссис Робинсон напрямик, что, мол, грех в поступках его невестки может увидеть только тот, кто сам грешен.

У старшей из женщин дрогнули губы.

— Так и сказал?

— Да. И предложил ей идти своей дорогой.

— Друзьями им теперь не быть, — вынесла суровый приговор миссис Керр. — Хотя, признаюсь, мне его ответ пришелся по душе. Люблю мужчин, которые защищают женскую честь от тех, кому не терпится ее запятнать. Но, — прибавила она, — при возможности как-нибудь осторожно напомните молодой вдове Макклелланд, чтобы она все же следила за своим видом. Снимать траур еще рано. Жена должна оплакать мужа, как подобает.

У Софии вновь сжалось горло. Еда, оставшаяся на ее тарелке, потеряла привлекательность и вкус. Она попыталась что-то съесть, но попытка эта была такой вымученной, что даже мистер Керр это заметил.

— Что с вами, госпожа Патерсон? Вы нездоровы?

Она прикрыла ладонью глаза.

— Ужасно разболелась голова. Простите. — Она встала из-за стола и пошла наверх.

В тот день ее не заставили идти в церковь. Она слышала, как уходили другие, когда лежала в кровати с сухими глазами и горевала единственным доступным ей способом — с собой наедине. И тут ее скорбь была потревожена стуком в дверь.

София безучастно ответила:

— Войдите.

Появившаяся горничная, хоть и была молода, в манере держаться не имела ничего общего с Кирсти: все время смотрела в пол и явно не хотела лишний раз вступать в разговор. Среди здешних слуг не было никого, с кем София могла бы завести дружбу, все они держались лишь друг друга. София часто скучала по смеху Кирсти, по их прогулкам, по разговорам, по доверию. Кирсти сейчас подняла бы ей настроение, распахнула бы занавески, чтобы впустить солнечный свет, но горничная, шагнув в комнату, остановилась, уткнулась взглядом в пол и сказала:

— Прошу прощения, госпожа Патерсон, к вам пришли.

София, не поворачивая головы, ответила:

— Извинитесь от меня и передайте, что я нездорова.

Наверняка, решила она, это кто-то из набожных соседей заметил, что ее нет в церкви, и решил узнать причину. За эти месяцы кто только к ней не являлся, всем хотелось посмотреть на молодую незнакомку, которая долго жила среди якобитов. Как и молодую вдову Макклелланд, Софию засыпали советами о том, как ей должно вести себя. Она слушала, улыбалась и молчала. Но сейчас она была не в настроении для поучений.

Однако горничная не ушла.

— Я так и сказала ему, но он, кажется, уверен, что вы захотите его принять. Он назвался вашим родственником.

Тут София повернулась, потому что не могла представить, кто бы это мог быть.

— Он представился?

— Нет.

Нахмурившись, София медленно поднялась и разгладила платье. Спускаясь по лестнице, она услышала неспешные шаги мужчины в сапогах: кто-то ходил по передней. Дверь в переднюю была оставлена раскрытой настежь либо самим гостем, либо, что более вероятно, горничной (в доме ведь не было никого, кто мог бы сопроводить Софию), однако, из-за того, что незнакомец отошел к камину, она не могла его, увидеть, пока не вошла в комнату.

Он стоял спиной к ней, чуть склонив голову набок, и рассматривал висевшую на стене миниатюру; его поза и повадки делали его до того похожим на Мори, что память на миг заставила замереть ее сердце, прежде чем София поняла, кто перед ней. Она издала радостный крик и, когда полковник Грэйми обернулся, бросилась к нему через всю комнату обниматься.

Слова были не нужны. Не было нужды говорить вслух о горе или сочувствии. Молчание было красноречивее любых слов. Упав в его крепкие объятия, она прижалась щекой к его плечу.