Шарлотта Физерстоун - Одержимый
– Я… – Линдсей проглотил стоявший в горле комок и вперился взглядом в окно, собираясь с духом, чтобы продолжить. – Я должен умолять о твоем прощении, Гарретт.
Линдсей впервые за все время долгого знакомства обратился к нему по имени.
– То, как я вломился в твой дом, как говорил с тобой, все эти обвинения… – Линдсей наконец-то обернулся, чтобы взглянуть другу в глаза. – Я ошибался. Как же я ошибался, обращаясь с тобой вот так! Я знаю – как, впрочем, знал это и тогда, – что ты лишь пытался поступить правильно. Это было только…
– Тогда тобой управлял опиум.
Линдсей кивнул:
– Отчасти – да, но я не могу вечно обвинять в своем дурном поведении опиум. Как сильно мне бы ни хотелось переложить всю вину за произошедшее на опиум, я не могу этого сделать. Это был я. Только я несу ответственность за то, как ужасно обошелся с тобой. Я был разгневан, разочарован, оскорблен, – вздохнул он. – Я только-только узнал, что у меня есть ребенок. Ребенок, которого я хотел растить, но не мог. Ребенок, которого потерял по своей собственной вине. Я кипел от бешенства, готов был наброситься на любого, кто окажется рядом. Я видел вину всех, кроме себя самого. Я не хотел понимать и признавать, что и на мне самом лежит доля ответственности. Теперь я знаю, что должен был возлагать вину прежде всего на самого себя. Тому, что я тебе наговорил, нет оправдания.
Броутон кивнул и поднялся с кресла. Линдсей протянул ему руку:
– Спасибо тебе, Гарретт, за то, что защищал мою дочь и Анаис тогда, когда это следовало делать мне. Моя благодарность не знает границ. Ты – самый лучший из друзей. Ты всегда был для меня другом гораздо лучшим, чем я – для тебя.
Броутон крепко сжал протянутую руку и притянул Линдсея в свои ободрительные объятия.
– Слава богу, ты сделал это, – с чувством произнес Гарретт, – ты превозмог эту зависимость и вернулся к нам.
Линдсей похлопал Броутона по спине.
– Еще не в полной мере, увы, но, надеюсь, в ближайшее время это произойдет. Не буду лгать, с тех пор, как начал говорить с тобой, я успел подумать об опиуме дважды.
– Ты переборешь эту тягу, – пробурчал Броутон. – Ты обязательно победишь ее, я уверен. Черт возьми, Реберн, у меня и в мыслях не было заставлять тебя страдать!
– Сейчас я это понимаю. Просто на то, чтобы осознать это, мне потребовались время и хорошая встряска.
Броутон еще раз пожал ему руку, с энтузиазмом покачивая ее вверх-вниз:
– Давай больше не будем так резко высказываться друг о друге.
– По рукам!
Броутон уже собрался уходить, когда Линдсей остановил его.
– Я понимаю, что несколько преждевременно просить о новых одолжениях, но мне хотелось бы знать, могу ли я умолять о твоем снисхождении?
Кивнув, Броутон вернулся на свое место, приготовившись выслушать просьбу Линдсея.
* * *Анаис вошла в коттедж и закрыла за собой дверь. Горел фитиль масляной лампы, стоявшей на комоде, огонь шуршал в кирпичном камине.
– Гарретт? Я получила твою записку. Ты хотел меня видеть?
Осмотревшись в доме, Анаис не заметила ни малейшего признака присутствия Гарретта. Хмурясь, она стянула перчатки и развязала атласные ленты, скреплявшие шляпу.
– Ты здесь? – снова спросила Анаис. Сложив свою накидку, она оставила ее на подлокотниках плетеного кресла, стоявшего у двери.
– Я здесь.
Анаис обернулась и увидела Линдсея, выходящего из двери уборной. На его руках сидела Мина, малышка прильнула к его груди, ее милое личико прижалось к его шее. Линдсей выглядел сейчас таким сильным, таким статным, благородным! Анаис вдруг осознала, что смотрит на того, прежнего Линдсея, героя ее юности, державшего на своей ладони весь мир.
Каждая тяжелая минута, проведенная взаперти с Линдсеем в тайном убежище, стоила того, чтобы увидеть его таким.
– Я попросил Гарретта написать тебе эту записку, Анаис. Это мне – нам – нужно было тебя видеть.
– А для… для чего… – принялась в волнении заикаться она, когда Линдсей, по-прежнему прижимая к груди ребенка, подошел ближе.
– Ты как-то сказала, что никогда не держала ее на руках. Это признание разбило мне сердце.
Линдсей остановился перед Анаис и смахнул упавшие на ее лицо локоны, убрав несколько завитков ей за ушко.
– Я был таким эгоистичным ублюдком! Я ведь вломился в дом Броутона и потребовал, чтобы мне дали увидеть дочь. Я и представить себе не мог, что ты ни разу даже не прикоснулась к ней!
– Я должна уйти, – пробормотала Анаис, чувствуя, как разрывается сердце, проклиная себя за то, что позволила взгляду скользнуть с лица возлюбленного вниз и остановиться на розовой щечке Мины, прильнувшей к горлу своего родного отца.
Линдсей схватил Анаис за запястье, удерживая рядом:
– Останься. В этом побеге нет никакого смысла. Мы – ты и я – и так все время бежим от своих демонов.
Анаис попробовала покачать головой, но Линдсей решительно сжал ее за запястье и потянул в сторону кровати, где и усадил, оперев спиной на подушки. Взглянув на Анаис своими сверкающими ярко-зеленым светом глазами, он положил Мину ей на руки.
– Вот так все и должно было сложиться – я, передающий нашу дочь тебе на руки.
Почувствовав тяжесть Мины на своих руках, Анаис и задохнулась от волнения, и зарыдала, и вскрикнула, и улыбнулась – целая гамма чувств посетила ее за это мгновение. Посмотрев вниз, на взъерошенные темные завитушки, она заплакала – крупные жгучие слезы покатились по щекам.
– Ты плачешь или смеешься? – спросил Линдсей, вытягиваясь на кровати рядом с ней. – Я вижу слезы, но и широкую улыбку тоже.
– О боже, Линдсей, она такая красивая! Я никогда… я не знала, что она настолько прекрасна. Она похожа на тебя. – Анаис улыбнулась ему сквозь слезы. – У нее твои непокорные, растрепанные волосы и твои глаза.
– Я тоже вижу в ней тебя. У нее форма твоего лица и твои щеки.
– Боже мой, поверить не могу, что это мы ее создали!
Линдсей засмеялся:
– Тем не менее это так! Я очень хорошо помню ту ночь. Это было восхитительно. Красиво.
– Спасибо, – прошептала Анаис, продолжая убаюкивать Мину на руках. – Спасибо тебе за это…
– Спасибо тебе за нее, Анаис. Даже несмотря на то, что она не может быть частью наших жизней в истинном смысле этого понятия, я благодарен тебе за нее. Я счастлив, что у меня было это время, проведенное с ней, – и я счастлив, что мы провели это время вместе с тобой.
Кивнув, Анаис вновь принялась укачивать Мину – туда-сюда, плавно, медленно, подмечая черты дочери и стараясь навсегда запечатлеть их в памяти.
Линдсей нежно провел кончиками пальцев по крошечной ручке Мины, которая теперь прижималась к груди Анаис.
– Я помирился с Броутоном. И от души поблагодарил его за то, что он заботился о тебе и Мине в тот самый момент, когда мне стоило побеспокоиться о вас, взять вас обеих под свою защиту.
