Елена Арсеньева - Соблазны французского двора
Ну вот. Стало быть, три недели… Однако где же она очутилась, где провела эти три недели, лишившись сознания посреди Сены, под жарким полуденным солнцем? Что это за склеп?
– Вот именно, – поддакнул женский голос – должно быть, Мария произнесла слово «склеп» вслух. – Однако все мы тут вполне живые. Бог милосерден – вы тоже очнулись. – И Мария различила в полумраке, при рассеянном свете двух факелов, склонившееся над ней худощавое лукавое лицо.
– Кто вы? – прошептала она, едва шевеля сухими, как бумага, губами. – И можно мне попить?
Незнакомая дама подсунула к ее губам край глиняной посудины, и Мария глотнула что-то столь кислое и терпкое, от чего сразу закашлялась, а голова ее закружилась так, что она со стоном ухватилась за незнакомку, пытаясь остановить круговращение мира.
– Вот черт! – проворчала дама. – Дайте-ка другой ковшик, граф. Да нет, с водой! Эта бедняжка слишком слаба, чтобы начинать свое воскрешение из мертвых с глотка старого доброго бордо.
И, с ловкостью заправской сиделки приподняв голову Марии, она поднесла к ее губам ковш с водой, от которого та смогла оторваться, лишь выпив все до капли.
– Вам надо поесть, – озабоченно сказала дама. – Сегодня у нас свежие лепешки и яблок без счету, а к вечеру, когда трактир закроется, обещали принести сыру. Вина вообще вволю: тут за стенкой погреба; мы пробили туда дыру и наслаждаемся жизнью. Давайте съедим кусочек лепешки, а, милочка?
– Потом, – пролепетала Мария. – Кто вы? Кто такой Ночной Дюк? И где я?
– Меня зовут Беатриса, маркиза де Монжуа, – различила Мария в темноте улыбку дамы. – Вы меня забыли, баронесса? Нас познакомила Гизелла д’Армонти как-то на балу… То был последний бал в нашем доме, поэтому я помню все, что там происходило. В тот вечер погиб ваш муж – наверное, мое имя вызывает у вас неприятные чувства, да? Но, поверьте, мой супруг маркиз, который тогда поддерживал этого ренегата Орлеанского, теперь жестоко в этом раскаивается… впрочем, там, где он сейчас пребывает, каждый в чем-то раскаивается! – И она перекрестилась с таким видом, который не оставлял сомнения в том, что бедняга де Монжуа не просто скончался, но и прямиком попал в ад.
Беатриса еще что-то говорила, но у Марии не было больше сил слушать ее.
– Вы так добры, – прошептала она невпопад, страшным усилием пытаясь удержать глаза открытыми, но веки ее упали.
Последнее, что она слышала, был стук жестяных кружек, ударившихся друг о друга, и голос маркиза:
– За его величество короля Людовика Французского! Да сохранит его господь и пошлет ему победу над врагами!
– Виват! – поддержали мужские голоса.
– Тише, тише, господа! – шепотом воскликнула Беатриса. – Ночной Дюк просил соблюдать тишину!
Снова это имя… Но спросить, кто это, Мария уже не могла: она крепко спала.
Она проснулась от голода, ощущения сосущей тошноты. Казалось, никогда в жизни ей так не хотелось есть!
– Беатриса! – позвала Мария шепотом, но никто не отозвался.
Она с усилием села, потом попыталась встать. Ноги подкашивались от слабости, но стоять она могла. С изумлением Мария обнаружила, что вместо лохмотьев на ней вполне приличное платье – правда, измятое и очень простое, но чистое и не рваное. А под платьем даже сорочка. И возле топчана стоят кожаные туфли. Ну, это роскошь! А в кармане платья – гребешок. Вот счастье-то!
Мария кое-как пригладила закурчавившиеся волосы, переплела косу, еле двигая пальцами, которые сделались странно худыми и как бы слишком длинными; огляделась. Вокруг, прямо на полу, прикрывшись каким-то тряпьем, чтобы согреться в холодном и сыром подвале, спали вповалку люди – мужчины, женщины, дети – человек десять-двенадцать, не меньше.
Держась за стенку, Мария дотащилась до большого дубового стола, на котором горой были навалены лепешки, и, дрожа от восторга, съела одну и снова отправилась в обход залы. Нет, конечно, это не комната замка – просто какая-то пещера, вырубленная в скале; может быть, катакомбы. Говорят, под Парижем есть какие-то катакомбы, заброшенные древние каменоломни, которые выходят на поверхность в самых неожиданных местах, чуть ли не на Монмартре, да еще в старом монастыре кармелиток, где некогда Луиза де Лавальер искала убежище от страсти Людовика XIV. Не к выходу ли ведут вот эти вырубленные в камне ступеньки? А если к выходу, то куда именно?
Она поднялась по ним – лестница была невысока; толкнула тяжелую дверь. Та бесшумно приотворилась – верно, петли были хорошо смазаны, и Мария очутилась в темном коридоре.
Здесь она постояла, унимая новый приступ слабости и тошноты. Тем временем глаза привыкли к темноте, и Мария отчетливо, как днем, различила грубо обтесанные стены, а вдали еще одну дверь, из-за которой доносился неясный гул голосов.
Мария добрела и до этой двери, но открыть ее не удалось, как она ни старалась. Попыталась найти какую-нибудь щелочку, но дверь словно бы сливалась со стеной – тяжелая, окованная полосками железа. Придется вернуться, Мария с досадой стукнула кулаком по засову – что-то щелкнуло… и как раз напротив ее изумленных глаз откинулась узенькая планочка, открывая небольшое отверстие. Впрочем, отверстие это было заделано полоской даже не стекла, а толстой слюды, так что Марии пришлось сильно напрягать зрение, прежде чем удалось различить языки пламени, пляшущие вроде бы перед самым ее лицом.
Пожар! Там, за дверью, пожар! Единственный выход из катакомб перекрыт огнем!
Она в ужасе отпрянула, но тут же сообразила, что железо, которое оковывало дверь, совсем холодное. Как же, если такой пожар? И не чувствуется запаха дыма – наверное, дверь герметично входит в проем. Что-то здесь не так, и Мария, одолев страх, снова приникла к окошечку.
Да, огонь какой-то не такой… не сплошной стеной стоит, а поигрывает на поленьях… на поленьях в очаге! Ну конечно! Вот и рогатки, на которых жарится нанизанная на вертел поросячья тушка, Мария, получается, смотрит в очаг через тщательно замаскированное отверстие в его задней стенке? О, а это что такое? Вернее, кто такой?
Румяное от жара лицо под белым поварским колпаком заглянуло в очаг, толстая ручища поправила вертел, а потом, сжавшись во внушительных размеров кулак, украдкой погрозила… кому? Да кому же еще, как не той, что стояла за потайной дверью?
Мария испуганно отпрянула, и планка упала на свое место, закрывая окошко.
Вот те на! Через эту дверь, стало быть, можно попасть наружу, в какой-то трактир или кухню, бог весть. Нет, судя по гулу голосов, там все же трактир. Когда очаг не горит, открывается дверь, люди входят, выходят… правильно, ведь Беатриса тогда сказала: «К вечеру, когда трактир закроется, обещали принести сыру».
