Симона Вилар - Светорада Янтарная
– Вы ведь герой осады Фессалоник, Варда. Мне давно надо было довериться вам.
И первое, что решил сделать Варда, став главой столичных войск, это совершить вылазку на врага.
– Русы уже привыкли, что мы отсиживаемся за стенами, они не ждут нападения. А удачная вылазка воодушевит ваших подданных, о наивеличайший.
Лев дал свое добро, и Варда начал готовиться к нападению на чужаков. Но тут всех неожиданно поразил кесарь.
– Я буду возглавлять эту вылазку! – решительно заявил Александр. – Ты столько раз читал мне свою «Тактику», брат, что мне бы хотелось на деле проверить твое учение. Ведь это ты доказывал в «Тактике», что главная цель осажденных – не давать противнику ни минуты покоя, постоянно тревожить его, поддерживая в состоянии максимального напряжения.
Лев действительно такое писал. Но он был кабинетным тактиком, на практике ему еще не приходилось использовать подобное, и он не особенно возрадовался, когда его родной брат вызвался возглавить готовившийся к вылазке отряд.
Лев увещевал:
– Ты – надежда Македонской династии, Александр! Ты не можешь рисковать.
Но кесарь все же настоял на своем. Ему хотелось отомстить, он горел желанием проявить себя, как некогда его великий тезка Александр Македонский! И вопреки уговорам Варды, который просил повременить до ночного часа и только тогда совершить вылазку, кесарь велел немедленно собирать отряд катафрактариев.
Когда Светорада узнала об этом, когда увидела Александра в воинском облачении, в сверкающих доспехах с пышным плюмажем из павлиньих перьев на шлеме, она так и кинулась к нему.
– Нет! Он убьет тебя! Тебя– то уж непременно!
В пылу Светорада непроизвольно произнесла это по– русски, кесарь ничего не понял, но не мог не заметить ее волнения. Он был тронут. Хотел было что– то сказать, но передумал. Просто смотрел. Молчала и Светорада. Чувствовала ли она к нему еще что– то? Он предал ее, предал их любовь, но она не могла забыть, как красиво и неожиданно они познакомились, сколько надежд было связано с ним, как она была счастлива… Княжна вспомнила, как он поджидал ее в переходах Палатия и они целовались за колоннами, как играли в прятки в палатийных садах, как катались по морю и ветер трепал над ними яркий навес… Но она вспомнила и другое: как умирала ее любовь, как горечь и тоска заполонили душу. И все же при мысли, что Александра могут убить, Светорада не находила себе места. Она всерьез опасалась, что ее меткий стрелок Стема, узнав кесаря, направит на него свою каленую стрелу… Она не хотела этого!
Когда Александру подвели коня, он все же шагнул к Светораде и ласково взял ее руки в свои. Они были в тяжелых чешуйчатых нарукавниках, холодные и жесткие. Но в этом рукопожатии таилась нежность.
– Молись за меня. И не волнуйся. Я ведь немало упражнялся в воинском деле. И кто же, как не кесарь, возглавит отряд? Но если я погибну… твой ребенок будет продолжением меня.
Он так верил в то, что говорил! У Светорады слезы выступили на глазах. Она понимала, что не в силах удержать Александра. Он был храбрым и упрямым. А еще самонадеянным. И она только и сказала Варде:
– Неразумно будет, если русы сразу поймут, кто возглавляет катафрактариев. Не делай из Александра мишень для русских стрел.
Варда имел определенное влияние на кесаря. И хотя тот сперва упрямился, но все же согласился надеть простые доспехи катафрактария. Простые… У этих тяжеловооруженных всадников была лучшая пластинчатая броня, какую делали в Византии. Латы закрывали тело полностью, до самых щиколоток, шлемы были с нащечниками, а личины с прорезями защищали лицо. И когда этот блестящий отряд ехал по Месе в сторону укреплений Золотых ворот, от него, казалось, исходило сияние. Солнечные блики отражались на позолоченных щитах, на шлемах сверкали драгоценные камни, развевались пышные плюмажи, посверкивали острия длинных пик. Попоны коней тоже были обшиты рядами металлических, начищенных до блеска пластин, так что открытыми оставались только прорези для глаз и ноги. Мощная, несокрушимая сила во всем своем великолепии. Собравшиеся поприветствовать своих защитников ромеи громко восторгались ими, выкрикивали напутствия, благословляли. Какой блеск! Какая мощь!..
Однако русы, наблюдая за суетой на башнях Золотых ворот, поняли, что вот– вот что– то произойдет. Да и колокола в городе били особенно звонко, словно упреждая осаждавших, что для них готовится нечто новое. К тому же многие горожане неожиданно вышли на стены, будто ожидали какого– то особенного зрелища. И тогда в лагере русов запели рога, воины быстро похватали оружие, и, едва мощный отряд конницы ромеев появился из распахнутых створок ворот, их встретил такой рой стрел, что… Доспехи сохранили многим катафрактариям жизнь, как, впрочем, и лошадям, которые тоже были хорошо экипированы. Однако же русы, отличные стрелки, привыкли бить зверя в глаз, а потому даже в движущихся конников стреляли так, чтобы острое жало попало в прорезь, в неприкрытые металлом колени, в ноги лошадей, в их незащищенные ноздри. Животные были лучшей мишенью, поэтому русы разили в первую очередь именно их, сумев таким образом сдержать мощный наскок отряда.
Лошади катафрактариев взвивались на дыбы, опрокидывались. Ряды конников смешались, их только начавший убыстряться бег замедлился, а русы уже преградили им путь, выставив вперед острия своих копий. Вслед за лучниками заработали пращники и, раскручивая над головами пращи, начали метать камни. Оказалось, что для закованного в броню катафрактария, защищенного от стрел, тот же камень, брошенный из пращи, намного опаснее каленого жала стрелы. Камни оглушали железных всадников, сбивали их, наносили увечья. Русы же направили на конницу ромеев просто град камней, у конников выпадали из рук поводья, когда они пытались прикрываться щитами, а противники уже катили на них бочки с зажженной смолой, метали в них копья и сулицы,[157] били дубинами, наскакивали на всадников с такой яростью, что перед воротами произошла огромная свалка. Лошадям негде было развернуться, им перерезали сухожилия, добивали павших…
Так и не прорвавшийся сколько– нибудь вперед отряд вынужден был спешно разворачиваться. Катафрактарии возвращались, теряя людей и лошадей. И хотя ромейские лучники со стен нанесли немалый урон и русам (их тела просто устлали место битвы и путь отступления катафрактариев), именно русы чувствовали себя победителями. Ромеи же поняли: их отчаянная вылазка захлебнулась. До этого момента катафрактарии считались неуязвимыми, и тем болезненнее восприняли в Константинополе их поражение.
Александр был просто сражен неудачной вылазкой. Он даже не явился на совет в Лавсиак и остался молиться перед покровом Богородицы во Влахернском храме, хотя пребывание во Влахернах ныне считалось опасным из– за близкого соседства русов. Александр не был ранен, в отличие от Варды, которого русская стрела поразила в плечо и который все же пришел в Лавсиак, хотя его рука свисала на перевязи. На совете подавленные неудачей военачальники ничего не могли решить, терялись, и слово взял патриарх Евфимий. Он зачитал оставленное иным патриархом описание прежнего прихода русов под стены Константинополя:
