Бертрис Смолл - Обрести любимого
Утром она обнаружила, что ее намерение исследовать остров, чтобы найти способ побега, неосуществимо. Шакир никому из них не позволял гулять в саду. Господин, объявил он напыщенно, еще не готов позволить им это. Они были вынуждены оставаться в доме в этот день и два последующих дня. Они проводили время в банях, на массажном столе, за едой и разговорами. Казалось, что на теле Валентины сосредоточено все внимание ее соседок. Они натирали его мазью, намазывали маслом и гладили до тех пор, пока Валентине не стало казаться, что она сходит с ума.
Ее протесты против их чрезмерного внимания все трое просто не замечали. Господин, терпеливо объясняли ей, как будто имели дело с непонятливым ребенком, не должен быть разочарован в ней после всех тех волнений, которые он пережил, чтобы получить ее. Валентина поняла, что разговаривать с ними было все равно, что убеждать трех котят. Ее раздражали соседки, которые, хотя и были добрыми по натуре, казалось, не имели в жизни никаких других интересов, кроме своего господина, его желаний и удовольствий.
Валентина возненавидела все это — наготу, бесконечную возню с ее телом, как будто она была птицей, которую ощипывали, перед тем как зажарить, и розовый аромат бальзама, которым они красили ей губы. Из-за грима и украшений она чувствовала, что больше не является Валентиной Сен-Мишель, леди Бэрроуз. Она не была настоящей.
Прошла неделя. Две недели. Шакир видел, что Валентина близка к безумию из-за своего строгого режима. Измученная бесконечными тоскливыми разговорами с Гюльфемой, Сах и Хазаде, она проводила большую часть времени, вышагивая в целях моциона по дому. Это возмущало остальных женщин, которые предпочитали малоподвижный образ жизни.
— Я еду сегодня в город, — объявил Шакир однажды утром. — Попытаюсь получить разрешение для тебя гулять в саду, Накш. Ты похожа на тигрицу в клетке и должна, как я понимаю, получить свободу и свежий воздух. Не пытайся запугать моих евнухов в мое отсутствие. Они доложат мне о твоем поведении, и я накажу тебя, если ты не послушаешься. Ты достаточно умна, чтобы понять, что я сделаю так, как говорю. — С этими словами он ушел.
Остров Тысячи цветов был просто высокой скалой на Босфоре. Он высоко тянулся вверх над темными водами пролива и был обитаем только в своей верхней части, где посреди сада стоял Звездный дом. Шакир торопливо спустился по ступеням, выбитым в скале острова, к каменному причалу у его подножия. Там его ждал каик, который прислали за ним по сигналу, поданному им утром. Евнух вошел в лодку и, усевшись, дал сигнал гребцам.
Непросто нести бремя власти, размышлял он, пока они плыли через покрытое утренним туманом море. С Накш было очень трудно иметь дело, и он должен сказать об этом главному евнуху. Тем не менее до сих пор у него все получалось хорошо. Дух женщины не был сломлен, потому что ему настойчиво внушили, что хозяин этого и не хотел. Она, однако, начала подчиняться его воле, хотя сама еще не подозревала об этом. Улыбаясь, он размышлял о своем возможном возвышении до положения главного евнуха, когда теперешний носитель этого титула удалится на покой. Он считал, Что является достойным претендентом на это место.
Каик стукнулся о пристань дворца, и Шакир очнулся от мечтаний. Он выпрыгнул из лодки и торопливо пошел по ступеням. Ему, так же как и женщинам, хотелось уехать с острова, потому что дни там были длинными и скучными. Тем не менее стоило позаботиться, чтобы получить награду за хорошую службу.
— Садись, Шакир, садись, — сказал главный евнух Хаммид своим высоким, певучим голосом. Он приветливо сделал знак рукой молодому человеку, приглашая его на диван напротив. Главный евнух был черным, как уголь, мужчиной, маленький рост которого делал его еще более толстым. Он был одет в свободный халат из изумрудно-зеленого шелка, отделанный темным соболем. В центре его парчового тюрбана сверкал большой бриллиант.
— Благодарю тебя, господин Хаммид, — сказал Шакир и сел. Красивые, не достигшие половой зрелости рабыни подали вкусные булочки, липкую халву, маленькие плошки с засахаренным миндалем и, наконец, тонкие чашки с густым, очень горячим турецким кофе. Шакир бросил в кофе несколько кусочков льда, потом с жадностью проглотил горячий напиток, прежде чем он обжег ему горло.
Главный евнух наблюдал за ним из-под опушенных век. Ему доставляло удовольствие следить за своим подчиненным, который явно очень хотел что-то рассказать, но не осмеливался сделать это без разрешения. Терпение, считал Хаммид, было качеством, достойным уважения, но требовалось время, чтобы его воспитать. Он попивал свой кофе, затягивая молчание. Потом неожиданно его взгляд сосредоточился на молодом человеке, и он резко бросил:
— Рассказывай, Шакир!
Шакир чуть было не уронил свою чашку из тонкого, как яичная скорлупа, фарфора, но быстро оправился и начал говорить:
— Женщина, которую надо называть Накш, очень упрямое создание, господин Хаммид! Хотя она добра к своим трем соседкам, потому что зла к ним не питает, у нее свирепый нрав, который она выказывает перед другими слугами. Я держал ее взаперти в течение двух недель, потому что боялся выпускать ее в сад. Это могло вызвать у нее мысли о бегстве. И все же могу сказать, что она об этом думает. Она из тех женщин, которые могут пойти на самоубийство не из отчаяния, а просто, чтобы избежать того, что она считает невыносимым. Она не слабое создание, склонное к унынию и грусти.
— Ты готовишь ей еду точно, как я приказывал? — спросил евнух. — Нужно, чтобы ты делал это аккуратно.
— Да, господин Хаммид, я был очень внимателен. Я добавлял в каждое ее кушанье точное количество трав, специй и возбуждающего, как вы приказывали. И ее кушанья тщательно продумывались. Ей давали пищу, которая способна усиливать страсть. Но она очень сильная женщина, способная сопротивляться нам, даже сама о том не подозревая.
— Да, — задумался Хаммид, — эти англичанки сильные женщины. Я имел дело с ними и раньше, и с ними не просто. Их волю можно сгибать, но сокрушить их невозможно. Это не простая задача. Не простая, — размышлял он вслух задумчиво. — И все же раньше я делал это и сейчас могу сделать это снова. Я должен сделать это снова! Два года господин не проявлял особого интереса к гарему. Нет, конечно, он развлекал себя женщинами, но после смерти Инсили он не изменился. Он, о чьем гареме рассказывают легенды, позволил ему почти погибнуть. Я делал все, что мог, чтобы изгнать тех, кто слишком ожирел или обленился. Я заменил их такими изысканными созданиями, как Гюльфем, Хазаде и Сах, но чего я добился? Он использует их просто для удовлетворения своих телесных желаний. Он не проявляет к ним настоящего интереса. Я боюсь, что Инсили убила его интерес к другим женщинам.
