Айрис Джоансен - Горький вкус времени
– Нет! – Дюпре вскочил так быстро, как только мог. – Я немедленно уезжаю в Париж. Вы правы. Я должен следить за Андреасом.
– Сомневаюсь, чтобы тебе пришлось беспокоиться о том, что кто-то тебя узнает. – Анна Дюпре презрительно поморщилась. – Тем не менее будь осторожен. Это твой последний шанс, Рауль. В следующий раз я не буду столь снисходительной.
Дюпре схватил со стола шляпу.
– Я не подведу вас. – Он заковылял к двери, волоча за собой левую ногу. – Я добуду его. Я дам вам Танцующий ветер.
Анна Дюпре подошла к зеркалу и погладила мушку в виде сердечка в углу рта.
– Вот и умник, – рассеянно произнесла она. – Да, и возьми в моей комнате из шкатулки с драгоценностями медальон. Тебе он может пригодиться, если решишь каким-то образом использовать эту девчонку Вазаро.
– Вы не станете возражать?
– Медальон теперь не имеет для меня цены. – Анна Дюпре наклонила голову и пристально посмотрела на сына. – Потому что он меня недостоин, не так ли?
«Она не собирается прощать меня, – в панике подумал Дюпре. – Она может и вообще никогда не простить меня, если я не привезу ей статуэтку. Танцующий ветер обладал властью дать моей матери то, к чему она всегда стремилась. Я сделаю ее королевой более великой, чем эта стерва Мария-Антуанетта, которую обезглавили на прошлой неделе».
– Нет, он вас не стоит, – пробормотал Дюпре, открывая дверь. – Простите, матушка. Пожалуйста… Я привезу вам Танцующий ветер. Я привезу его…
Он заковылял прочь из комнаты, остановившись лишь на минуту за дверью, чтобы справиться с приступом тошноты. Близко. Это было так близко. Что, если она уже отказалась от него? Без его долга по отношению к матери он был ничто.
Внезапно его обдало холодом при одной мысли: если он даст матери Танцующий ветер, он будет ей больше не нужен. Нет, он не должен допустить, чтобы такое случилось.
Душу Дюпре пожирал голод. Мать снова выгнала его. А голод надо утолить. Камилла. Он пойдет к Камилле, и та утолит его голод.
* * *– Глаза, мне трудно схватить их выражение и цвет. – Жюльетта положила на кисть еще немного голубой краски. – У него такие выразительные глаза, правда? В них такое неуемное любопытство…
Катрин взглянула через плечо подруги на портрет Мишеля, стоявшего в цветочном поле.
– Но, по-моему, ты уловила их выражение. – Она уселась на траву и обхватила руками колени, задумчиво глядя на сборщиков, работавших у подножия холма. – Ты сильно продвинулась с картиной.
– Вот это просто удивительно. Никак не могу уговорить этого маленького цыгана позировать мне больше пяти минут подряд. – Жюльетта вскинула голову. – Это одна из лучших вещей, какие я когда-либо писала. Она достойна того, чтобы выставить ее в галерее. – Ее губы скривились. – Впрочем, этой радости я никогда не узнаю.
– Почему?
– Даже в этой прекрасной новой республике усилия женщин-художниц не считаются достойными того, чтобы их демонстрировать публике.
Катрин покачала головой:
– Но портрет великолепен.
– Это не имеет значения. Я могла бы обладать талантом Фрагонара или Жака Луи Давида, и все же мне не позволили бы повесить свои картины даже рядом с самой любительской мужской мазней. Это несправедливо, но такова жизнь. – Жюльетта пожала плечами. – Ну и ладно, я-то знаю, что портрет хорош.
– Ты уже почти закончила?
– Еще несколько мазков и подпись. – Жюльетта вытерла пот со лба рукавом. – Я заметила, что Мишель много времени проводит с Филиппом.
Катрин кивнула, сорвала травинку и стала жевать ее.
– С тех пор как Филипп вернулся из Парижа, он очень старается подружиться с Мишелем.
– Ты его простила?
– За то, что он Филипп? – Катрин пожала плечами. – Это не я должна его прощать, а Мишель. А Мишель не видит его вины.
– Но ты же не думаешь о нем, как прежде?
– Нет, но мы оба любим Вазаро.
– Мне это не нравится, – отрезала Жюльетта. – Если будешь продолжать в том же духе, ты кончишь тем, что выскочишь замуж за этого павлина.
Катрин смотрела в землю.
– Это… возможно. – И прибавила:
– Не скоро. Но когда-нибудь мне понадобится иметь дочь для Вазаро.
Жюльетта покачала головой:
– Ты заслуживаешь большего.
– Филипп – жизнерадостный спутник, он много работает…
– И к тому же уж точно доказал, что способен произвести на свет большое потомство. Катрин подавила улыбку.
– Только ты можешь говорить такие ужасные вещи. – Ее улыбка исчезла. – Мне нужен кто-то еще, помимо Мишеля. Мне… одиноко, Жюльетта.
Жюльетта с минуту молчала, потом бросила взгляд поверх мольберта на Катрин.
– Тогда пошли за Франсуа. Катрин застыла.
– Франсуа. Почему ты не хочешь поговорить о Франсуа, Катрин? Я же объяснила тебе, что вынудило его принять решение тогда в аббатстве, и, по-моему, ты поняла.
– Я не хочу говорить о Франсуа. Я знаю, что ты им очень восхищаешься, но…
– Ты отказываешься простить его, хотя, по-видимому, простила Филиппа. Даже после того, как я рассказала тебе, почему он не мог помочь тебе в аббатстве, ты все равно не хочешь о нем говорить. – Жюльетта посмотрела на картину. – Я думала об этом и, по-моему, знаю, почему ты так нетерпима к нему.
– Жюльетта, я не хочу…
– Потому что ты любишь его. Ты не любишь Филиппа, поэтому легко прощаешь его недостатки. – Она покачала головой. – Матерь Божия, в аббатстве Франсуа тебя даже не знал! Как он мог предать?
Катрин встала и судорожно стряхнула с платья траву.
– Ты ведь ничего не знаешь о том, что я чувствую.
– Кому же еще знать тебя, как не мне? Я не понимаю, почему… – Жюльетта нахмурилась, задумчиво глядя на подругу. – Или, может быть, дело здесь вовсе не в прощении? Он что, отказался остаться с тобой здесь, в Вазаро? Ты не смогла удержать его в своем райском саду?
– Он хотел остаться! Он сам так сказал. Я… – Катрин оборвала себя и с вызовом посмотрела на Жюльетту. – И он сказал, что в моем желании остаться в Вазаро нет ничего плохого.
– Но ты же знала, что не права, верно? – Жюльетта положила кисть. – Боже милостивый, мы все так радовались, что ты нашла покой и умиротворение здесь, в Вазаро, что боялись копнуть поглубже.
– Я люблю Вазаро.
– А кто его не полюбит? Но Франсуа все-таки уехал, правда? И ты знаешь, что и сейчас он тоже оставил бы тебя.
– Да! – взорвалась выведенная из себя Катрин. – Он здесь не останется. Он снова уедет в это жуткое место, а мне придется… – Ее глаза широко раскрылись: Катрин сообразила, какие слова только что произнесла. – Матерь Божья…
– И ты знаешь, что признаться в любви к Франсуа – значит, заставить себя уехать из Вазаро. Скажи мне, ты что-нибудь писала в дневнике, который я тебе дала?
