Мэри Патни - Повеса
Немного вздремнув и слегка перекусив, Элис снова стада собираться в дорогу — предстояло преодолеть последний отрезок пути. Было уже почти темно, и благовоспитанной молодой женщине следовало бы остаться на постоялом дворе до утра, однако леди Элис нисколько не претендовала на то, чтобы выглядеть благовоспитанной в глазах других. Ей не терпелось поскорее увидеть Реджи.
Поскольку она в данном случае действовала как женщина, не слишком пекущаяся о морали и приличиях, Элис решила и одеться соответственно. Она взяла с собой в поездку горничную-француженку, а из всего своего гардероба выбрала платье темно-красного цвета, великолепно гармонировавшее с ее кожей и волосами. Надев платье, она внимательно оглядела себя в зеркале.
— Мадам выглядит замечательно, — восхищенно пролепетала горничная.
— Мадам выглядит, как продажная женщина, — отрезала Элис.
— Да, но в то же время и как леди, — возразила девушка, и в глазах ее мелькнул озорной огонек. — Так умеют шить только самые лучшие модистки.
Горничная была права — платье явно было предназначено для того, чтобы соблазнять мужчин. Оно было простого покроя, но при этом облегало тело, ясно обозначая бедра и грудь, открытую глубоким декольте. Заказывая платье, Элис думала о Реджи. Показаться в таком платье на публике у нее не хватило бы смелости — уж больно вызывающе оно выглядело.
Когда платье было готово, Элис глубоко вздохнула и, внутренне поеживаясь, кивком дала понять модистке, что довольна результатом ее трудов. Если в словах Реджи о том, что она на редкость привлекательная женщина, есть хотя бы доля правды, увидев ее в этом наряде, он ни за что перед ней не устоит. А если устоит… что ж, тогда ей придется прибегнуть к более мощным средствам воздействия.
Вот уже целый час Реджи играл Моцарта, но даже это не могло его успокоить. Раздраженно захлопнув крышку рояля, он отправился в библиотеку.
Вечер был необычно холодным, и потому Реджи, опустившись перед камином на колени, старательно развел огонь. Большинство британцев пришли бы в ужас, увидев, что он разжигает камин задолго до наступления ноября, но Дэвенпорт мог себе это позволить.
Чтобы рассеяться, он взялся было читать «Энеиду» — в глубине души Реджи всегда считал себя похожим на несколько жуликоватого и проказливого Энея, — но на сей раз и это испытанное средство ему не помогло. Время тянулось, словно резиновое, а ведь и впереди его не ждало ничего, кроме одиночества и пустоты. Он знал, что завтрашний день будет таким же, как сегодняшний, если не хуже.
Тогда какой же во всем этом смысл? Реджи провел рукой по волосам, снял сюртук и отшвырнул его в сторону. Ему казалось, что не только одежда, но даже его собственная кожа вызывает у него ощущение неудобства. Он вдруг подумал, что, возможно, бокал-другой бренди хоть немного успокоит его и поможет скоротать ночь, но тут же понял, что одним или двумя бокалами дело не ограничится. Ну и что из этого? Что из того, что он напьется и будет пить до тех пор, пока алкоголь не убьет его? Кому от этого станет плохо? Элис нет, и некому смотреть на него с ужасом и осуждением. К тому же одна из горничных — Дэйзи, что ли — давно уже поглядывает на него с интересом. Она высокая, с каштановыми волосами. Если он будет достаточно пьян, возможно, он сможет по крайней мере на несколько секунд представить себе, что перед ним Элли.
О Господи, Элли.
По телу Реджи словно пробежала судорога. Вскочив с кресла, он стремительно подошел к буфету и, не позволяя себе раздумывать, взял в руки графин из венецианского стекла и налил в бокал щедрую порцию бренди. Высоко подняв руку с бокалом, он наблюдал за игрой света в янтарной жидкости, чтобы продлить предвкушение удовольствия Сладкий яд, освещенный пламенем свечей, сверкал и искрился, отбрасывая блики, как пригоршня драгоценных камней Немезида, лежавшая рядом с креслом, подняла голову и жалобно заскулила.
— В чем дело? — осведомился Дэвенпорт. — Разве ты не одобряешь мои действия?
Он слегка наклонил бокал в сторону колли, будто собирался произнести тост.
— Выпьем за правильных, добропорядочных и благовоспитанных женщин, всегда имеющих только добрые намерения, и за мужчин, которые для них недостаточно хороши, — провозгласил он и поднес бокал к губам.
Горничную Элис оставила на постоялом дворе, а карету и кучера, добравшись до места, разместила на конюшне. Она не отважилась войти в дом через парадную дверь — вся ее смелость вдруг разом куда-то улетучилась.
Элис решила, что первым делом ей следует выяснить, где находится Реджи и что он делает. Уже окончательно стемнело, и единственной во всем доме комнатой, в которой горел свет, была библиотека. Однако прежде чем войти, Элис предпочла удостовериться, что он там один, — ей вдруг пришло в голову, что бывшей любовнице Джорджа Блейкфорда Стелле может потребоваться новый покровитель. Да и кто знает — может, Реджинальд Дэвенпорт вообще завел себе целый гарем. Даже если он и скучал по ней, Элис как-то не верила в его способность страдать в одиночестве, ведя жизнь схимника, — это было бы на него не похоже.
Осторожно обойдя вокруг дома, она приблизилась к застекленным дверям библиотеки, выходящим в сад. К счастью, занавески не были задернуты.
Реджи был в библиотеке один. Какое-то время Элис, ослабев от счастья, просто смотрела на него.
Но тут Реджи поднял руку, и Элис с холодным, пронизавшим ее до костей ужасом поняла, что он сжимает в пальцах бокал, наполненный жидкостью, цвет которой не оставлял никаких сомнений в том, что это не что иное, как бренди.
Почувствовав губами холод стекла, Реджи опомнился и уставился на бокал, в душе кляня себя последними словами. «Каждый, — убеждал он сам себя, — каждый, у кого есть хоть капля мозгов, прекрасно знает, что пьянство от одиночества — величайшая на свете глупость». Он бросил пить не ради Элли, не ради того, чтобы оправдать надежды, которые возлагали на него его родители, не ради кого-то, а ради самого себя, из чувства гордости, боясь окончательно утратить человеческое достоинство.
Впрочем, и гордость тут была ни при чем. Гордость движет человеком тогда, когда он знает, что на него смотрят другие. Когда же он наедине с собой, им руководит чувство чести. Даже если бы Дэвенпорт знал, что завтра умрет, теперь он не стал бы пытаться найти забвение в вине. Как бы ни сложилась его жизнь, для него было делом чести оставаться трезвенником. И хотя Реджи страшно тосковал по Элли, он знал, что на самом деле никогда не будет одиноким — и никогда не был им с той самой ночи, когда преодолел себя и стал другим.
И Реджи выплеснул бренди в камин. В очаге раздалось легкое шипение, вспыхнули и исчезли голубые язычки пламени. Дэвенпорт аккуратно поставил бокал на каминную полку, решив, что бить посуду больше не станет. Он землевладелец, уважаемый и почтенный человек, джентльмен, и твердо намерен таковым и оставаться.
