Роксана Гедеон - Дыхание земли
– А вы не подумали о том, что скажут наши друзья, если Александр бросит свои дела и исчезнет?
– Вы имеете в виду роялистов, шуанов?
– Да. Что скажут аристократы?
– У них тоже есть жены, и они поймут его. Кто это, собственно, решил, что Александр должен всю жизнь положить на алтарь белого дела? – Подумав, я произнесла: – К тому же здесь останетесь вы, Поль Алэн.
Он усмехнулся.
– Странно. Я не знал, что вы умеете льстить.
– Когда нужно, умею.
Мне не нравились его нахмуренные брови, и я не выдержала. Как он может выглядеть таким букой?
– Это, в конце концов, переходит все границы. Я знаю, что вы меня не любите, но нельзя же до такой степени не любить своего брата!
– Я люблю Александра превыше всего на свете.
– Впервые слышу, что лишать своего брата всякой надежды на счастье, недовольно хмуриться при одном лишь упоминании о том, что он уедет и хоть на время перестанет рисковать собой, – это значит любить! Вы… вы невыносимы! Мне жаль, что я пришла к вам; мы никогда не найдем общего языка.
– Мы уже почти нашли его, дорогая сестра.
Я, уже повернувшись было к двери, остановилась, услышав эти слова. Поль Алэн, улыбаясь, подошел ко мне, наклонился и коснулся губами моей щеки.
– Я дразнил вас, сударыня. Я ревнив по природе, я бы никому не отдал своего брата, пока не убедился бы, что кто-то дорожит им не меньше, чем я сам.
– Если вы думаете, что это очень мило с вашей стороны, то вы ошибаетесь.
Не отвечая, он быстро собирал перчатки, чехлы, колеты, маски и, уже подойдя к двери, сказал:
– Я рад, я очень рад, сестра, что ваши отношения с Александром так изменились.
Сестра… Я поднесла руку к щеке и невольно улыбнулась.
Реакция Анны Элоизы была почти такой, как я и предвидела. Рассказав ей о нашем намерении, я скромно стояла перед ее креслом, своим почтительным видом символизируя готовность к примирению. Старуха окинула меня неодобрительным взглядом.
– Надеюсь, из этого вояжа вы вернете мне моего внука живым, сударыня.
– Надеюсь, более живым, чем прежде, тетушка, – ответила я медовым голосом.
…От старого герцога, к сожалению, не удалось добиться никакого ответа. Вот уже несколько дней, погруженный в черную меланхолию, он не реагировал ни на какие слова и не выходил из своей комнаты. Его старый камердинер заботливо ухаживал за ним. Когда я вошла и стала говорить, старый герцог повернул ко мне лицо, страшно осунувшееся и почерневшее за последние дни.
– Пусть придет Эмили, – произнес он, как ребенок, так просяще, что у меня защемило сердце. – Пожалуйста, сударыня, вы ведь возвращаетесь в Париж, так передайте ей, чтобы она вернулась.
– Да, сударь, непременно, – проговорила я, потрясенная до глубины души.
Камердинер вывел меня из комнаты.
– Уезжайте лучше так, ваше сиятельство. Не тревожьте его.
– Неужели, – пробормотала я, – его никак нельзя вылечить?
– Он уже стар для этого, госпожа графиня. Да и вреда от него никому нет.
6
– Ты с ним уезжаешь, да? – спросил Жан.
Он еще не мог говорить в голос, только шепотом, но я видела, что дело идет на поправку. Он был смертельно бледный, похудевший, но ел хорошо и, казалось, не испытывал ни малейшего уныния.
– Милый, – сказала я как можно искренней, – господин герцог – очень хороший человек. Ты, может быть, не совсем это осознаешь, но он спас тебе жизнь. Благодаря ему ты как бы снова родился на свет… Мы перед ним в долгу – и ты, и я.
– Ма, да ты чего оправдываешься?
Я смотрела на сына и вдруг поняла.
– А ведь это верно, малыш! Ты же не против, правда?
Жан кивнул с самым многозначительным видом.
– За меня ты не беспокойся, ма. Я вернусь в коллеж, так и быть. И я не буду ждать до лета, пока вернется господин герцог, чтобы научить меня ездить верхом. Марк – он все умеет, и он меня научит.
– Да, но все-таки не так, как мог бы герцог.
– Когда господин герцог вернется, я буду уже что-то уметь, вот и все.
Марк, сын Констанс, и мой сын подружились за какой-то месяц так крепко, что их теперь водой не разольешь. Я была рада этому. Жан так часто дрался со своими сверстниками, что я уже начала думать, что он слишком неуживчивый и вряд ли с кем-нибудь близко сойдется.
Я просунула одну руку под подушку, осторожно подтянула сына к себе и обняла, поражаясь, как в таком похудевшем ребенке может быть столько мыслей о верховой езде, о Марке… У меня защемило сердце. Жанно… Никого я не любила так, как его, и мысль о том, что я уеду, причинила мне в этот миг жестокую боль.
– Ты будешь помнить обо мне, правда, мой мальчик?
– Да. Только, пожалуйста, ма, не заставляй часто писать тебе письма! Я и так тебя люблю, ты же знаешь!
– Да. Знаю… Обещай, что не подведешь меня.
– А господин директор все равно будет на меня жаловаться, как бы я ни старался.
Улыбнувшись, я поцеловала его.
– Ну а ты все-таки постарайся. Мне это будет приятно.
Я вернулась от сына к себе в спальню, когда за окном была уже ночь, и сразу же отослала Маргариту. Мне никто не нужен был сегодня.
Я была уверена – по крайней мере, полагала, – что сегодня сюда придет Александр.
Долго я купалась в горячей воде, пахнущей ароматическими травами, и расчесывала волосы перед зеркалом до тех пор, пока они не стали ложиться единой золотистой волной и не начали искрить. На мне была белоснежная ночная рубашка, сверху я накинула прозрачный шелковый пеньюар и легла в постель. Тихо потрескивали свечи в изящном бра. Я открыла первую страницу романа аббата Прево и начала читать.
Роман мне был уже знаком, а мысли мои были рассеянны. Книгу я держала в руках лишь затем, чтобы успокоиться. Мне это долго не удавалось; я постоянно слышала, как тикают часы на камине, и физически ощущала бег времени. Ничего не происходило. Мало-помалу я стала читать и невольно увлеклась; но, когда я дошла до страницы, где Манон впервые изменяет своему возлюбленному, раздался бой часов. Вздрогнув, я взглянула на камин: была полночь.
Он не приходил… Отложив роман, я откинулась на спину, коснулась рукой волос и задумалась.
А появится ли он? Я уже склонялась к мысли, что нет. Если я поняла правильно то, что произошло у конюшен, и если бы герцог действительно хотел меня, не было ни малейшей причины откладывать все это до полуночи. А то и на более позднее время. Значит, он не торопится. Он не придет. Значит, все становится еще более непонятным…
Теперешнее его поведение нельзя объяснить ничем. Раньше можно было думать, что я его не привлекаю, но теперь я знала, что это не так. И тогда я впервые подумала: может быть, с ним что-то не в порядке?
Со страхом и ужасом я сразу же отвергла подобную мысль. Гариб многое о нем рассказывал, говорил о его немалом любовном опыте. А Изабелла? Она была восхищена им как любовником. К тому же разве стал бы Александр предлагать мне свадебное путешествие, если бы с ним было что-то не так? Свадебное путешествие предполагает не одно лишь путешествие в буквальном смысле. Кроме того, это было бы очень несправедливо для нас обоих, если бы моя мысль оказалась верной! Мы не заслужили такого.
