Вирджиния Хенли - Сокол и цветок
Фолкон, тяжело дыша, вытер капавшую со лба кровь, взглянул на собравшихся.
– Если кто-то не желает повиноваться, лучше сказать об этом сейчас. Мы – де Берги и всегда стараемся быть достойными своего имени.
Люди Уильяма, на которых умение Фолкона драться произвело большое впечатление, немедленно поклялись в верности. Солдаты Кровберга были исполнены мрачной ненависти.
– А теперь, парни, давайте-ка уберем эти навозные кучи! – воскликнул де Берг.
Когда прибывший Монтгомери объявил, что путь свободен, Фолкон решил послать назад Уильяма с его людьми на судах по реке Шеннон. Уильям с радостью согласился и решил, что сейчас самое время увезти детей и Мойру из Лимерика. Фолкон собрался сопровождать его и велел Жервезу принять командование над войском, возвращавшимся более коротким, наземным путем. Он наспех нацарапал записку Джезмин, с просьбой подготовиться к приезду Уильяма, лорда Коннота, прибывающего с молодой женой, чтобы отныне жить в замке Галуэй.
Фолкон был рад, что выбрал путешествие по прекрасной реке Шеннон, потому что на полпути нашел место, называвшееся Портумной и навеки покорившее его сердце и воображение. Все здесь казалось волшебным, дышало колдовским очарованием. Вон там, на скале, откуда открывается такой великолепный вид, он построит замок, а на прилегающих к нему щедрых лугах станет пасти лошадей. С башни из серого камня можно будет увидеть чудесный залив Дерг, простирающийся на двадцать – тридцать миль.
Опершись о поручень корабля, Фолкон рассказывал дяде о своем прекрасном видении – будущей Портумне. Уильям великодушно махнул рукой.
– Сделай это, парень... сделай, пока еще не опоздал... как я. Построй свой замок, построй пятьдесят замков!
В эту секунду Фолкон словно видел сквозь века.
– Так и будет, – убежденно объявил он.– Династия де Бергов украсит Коннот новыми твердынями по всей границе, чтобы никто не проникал в наши владения. Не успеем мы, завершат нащи сыновья, не удастся им, доделают внуки.
Уильям знал – с этим человеком наследство его детей будет в безопасности, и почувствовал, как на душу снисходит великий покой. Весело сверкнув глазами, он заметил:
– Если истратишь все деньги на Коннот, что оставишь сыновьям?
– У моих сыновей будет кое-что получше золота, – тихо рассмеялся Фолкон.– А если им понадобится богатство, пусть добывают его сами и распоряжаются им, как хотят.
Кровберг со своими людьми решил расстаться с де Бергом, и тот наконец облегченно вздохнул. Посеянные им семена упали на благодатную почву и дали всходы, как он и надеялся. Фолкон сообщил Кровбергу, что сам король Джон вскоре прибудет в Лейнстер и скорее всего в его столицу, Дублин, с большим войском, собранным всеми лордами и баронами, и поскольку Кровберг не имел ни единого шанса победить Джона, оставалось только стать его союзником.
Фолкона поразила застенчивая Мойра с веснушчатым лицом и рыжеватыми волосами. Бог видит, такая, как она, никогда бы не смогла понравиться ему, но она исполнила свой долг, подарив Уильяму двух настоящих гордых темноволосых де Бергов, достойных продолжателей рода. Хотя мальчишкам исполнилось всего восемь и девять лет, оба были страшными сорванцами и жестоко испытывали терпение несчастной матери, поскольку то и дело попадали из одной неприятности в другую, бесстрашно взбирались по вантам корабля, исчезали под палубой, ухитряясь карабкаться между убийственными копытами огромных боевых коней. Мальчишки немедленно взяли Фолкона за образец, которому нужно всячески подражать, и теперь имитировали его походку, манеру выражаться и даже жесты.
Все шло спокойно, пока уже глубокой ночью они не достигли замка Банретти в устье Шеннона. Неожиданно в первое судно полетели горящие стрелы, смоченные смолой. Фолкон приказал капитану судна, на котором плыл, бросить якорь. На берег высадились пятьдесят рыцарей вместе с конями, а сам Фолкон велел плыть дальше. Он присоединится к ним в Галуэе, после того, как возьмет Банретти. Он был в бешенстве. Банретти – крепость Коннота, а он уже считал Коннот своим. Фолкон принял вызов, и, поскольку не знал другого способа ответить на оскорбление, через полчаса все пятьдесят рыцарей оказались за внутренней стеной замка. Конь Фолкона разбросал горящие угли, которыми поджигали стрелы; послышался мягкий стук упавшего тела, отброшенного копытами скакуна. Внезапное нападени-е полностью удалось – англичане, обнажив мечи и кинжалы, окружили врагов, согнав их в центр двора, и зажгли факелы, чтобы хорошенько их рассмотреть. – Я – де Берг, повелитель Коннота. По чьему приказу вы осмелились занять мой замок? – властно спросил Фолкон.
Их предводитель выругался, но все же ответил:
– Мейлер фитц Генри, верховный судья Ирландии, приказал.
Глаза Фолкона сузились, голос звучал зловеще-спокойно:
– Вам чертовски повезло, что мы не перерезали всем глотки и не послали фитц Генри ваши трупы, перекинутые через седла!
– Мы только проезжали...
–Куда? – холодно оборвал де Берг. Ответа он не получил.– Если фитц Генри дает своим сообщникам полную волю и разрешение захватывать чужие замки, долго он на этой должности не пробудет.– Последовало неловкое молчание, и наконец Фолкон объявил:– Ну что ж, думаю, вам пора отправляться в путь. До Дублина дорога неблизкая.
Люди Фолкона широко улыбались. Фолкон решил оставить себе коней этих негодяев!
Побежденные, не глядя по сторонам, проследовали через ворота, сопровождаемые свистом и издевательскими выкриками.
Фолкон оставил половину своего войска охранять Банретти и повел остальных к выходу. Они отправятся прямиком в Галуэй.
Последний факел погас, и в этот момент конь Фолкона отпрянул в сторону, а сам Фолкон почувствовал резкий укол в плечо – кинжал предателя все-таки настиг его. Послышался удаляющийся стук копыт. Слабея с каждой минутой, Фолкон протянул руки, пытаясь ухватиться за гриву коня, прежде чем окончательно погрузиться в темноту. Он не знал, сколько прошло времени, только, открыв глаза, увидел встревоженное лицо Гауэра, накладывавшего мох на рану. Кто-то поднес к его губам фляжку с потином. Вкус был ужасным, спиртное обожгло горло, но придало сил сесть на коня.
– Хорошо, что мы по-прежнему в Банретти, – побледнев, прошептал Гауэр.
Де Берг покачал головой. Он не мог позволить себе много говорить.
– Галуэй, – мрачно выдавил он.
Гауэр ошеломленно открыл рот – до Галуэя было не меньше шестидесяти миль.
Прежде чем они добрались до Крашина, плечо и руку Фолкона начало немилосердно дергать, голова кружилась от потери крови.
Фолкон пришпорил коня и проехал еще пятнадцать миль, но у самого Горта натянул поводья и сполз с седла. Гауэр снова поднес фляжку к его губам.
