Стефани Лоуренс - Правда о любви

Он крепче прижал ее к себе, медленно собрался с силами и встал, увлекая ее за собой, под нарастающий рев волн.

Силы, бушующие на дне каверны, вырвались на свободу. Струя высотой пять футов поднялась над дырой; собравшиеся дружно отпрянули.

– Боже милосердный!

– Господи Иисусе!

Потрясенные люди не сводили глаз с фонтана ярко-алого цвета.

Неестественно высокий, нечеловеческий вопль разрезал воздух. Элинор каким-то образом сумела освободиться, взбежала на скалу и попыталась броситься в пропасть.

Ее едва сумели поймать.

Шквал налетел, побушевал немного и выдохся. Собравшиеся потихоньку возвращались назад, качая головами и облегченно вздыхая.

Ступни Джерарда были так сильно изранены, что он не смог надеть сапоги и уж тем более идти пешком. Он сел на каменный бордюр у тропинки. Жаклин присела на корточки, изучая его раны.

– Поверить не в силах, что ты это сделал, – то и дело повторяла она с ужасом, давясь слезами, пока сэр Винсент и Мэтью обсуждали, что с ним делать. Сэр Винсент вспомнил о шлюпке, пришвартованной в следующей бухте. Мэтью вызвался привести ее сюда. Джерард решил, что отныне будет по достоинству ценить и того, и другого. Ричардс ушел, чтобы оседлать коня, который довезет его до дома, как только они доберутся до второй бухты.

Жаклин, разумеется, взяла команду на себя.

Ее ужаснуло состояние его ног, а когда она увидела руки, особенно право е запястье, на которое Джерард приземлился, расстроилась настолько, что не смогла найти в себе сил хорошенько его отчитать.

Достаточно опытный в обращении с женщинами, чтобы понимать, как ловко ему удалось избежать строгой нотации (что ни в коей мере не уменьшало ее благодарности по поводу героического спасения), Джерард скромно молчал и наслаждался ее нежными заботами.

К тому времени как Мэтью пригнал шлюпку и они обогнули бухту, Жаклин немного успокоилась. Джерард сумел взобраться в седло, Ричардс подсадил Жаклин, и они медленным шагом поехали к дому. Мужчины шагали рядом.

Дома их уже ждали дамы, принявшиеся кудахтать над ними, проклинать Джордана и Элинор, тихо, искренне сочувствовать несчастным Фритемам, на головы которых пало такое проклятие, а также наперебой сообщать хорошие новости.

Миллисент очнулась и полностью пришла в себя. Дым пожара произвел такое же оживляющее действие, как жженые перья, поднесенные под нос упавшей в обморок даме.

Жаклин, не дав дамам договорить, коротко перечислила раны Джерарда и решительно увела его наверх.

Но сначала они заглянули к Миллисент и увидели там сэра Годфри, сидевшего у постели и державшего ее за руку.

При виде молодых людей Миллисент смутилась и отдернула руку, но щеки рдели румянцем: она, несомненно, находилась на пути к выздоровлению.

– Я все время оставался с ней, – сообщил сэр Годфри. – Некоторых вещей мне лучше не видеть, если понимаете, о чем я.

Джерард понимал. Но совесть его была чиста: он и пальцем не притронулся к Джордану Фритему. Тот сам пожал плоды собственных гнусных деяний.

Оставив Миллисент и сэра Годфри узнать всю историю от толпившихся внизу гостей, Жаклин настояла, чтобы Джерард позволил ей заняться его ранами.

Его комната была уничтожена пожаром; она отвела его в свою.

Вечером они не спустились вниз. Им было довольно собственного общества.

Теперь они нуждались в одном: отпраздновать воссоединение. Начать новую жизнь вместе.

И любить. Находить радость друг в друге. Удостовериться в силе и истине того, что росло и крепло между ними.

Жаклин отчетливо сознавала, чем он рискнул ради нее: не только жизнью, но и возможностью жить. Он был художником, живопись стала его душой, и все же он поднялся на скалу, зная, что всего один, слишком глубокий порез, задевший сухожилие, – и он не сможет держать в руке карандаш или кисть.

Горло у нее перехватило, слезы дождем лились на порезы и ссадины, которые она смазывала мазью и перевязывала. Почувствовав ее состояние, Джерард приподнялся, нашел ее губы и нежно поцеловал, заверив при этом, что его пальцы прекрасно сгибаются, и он вполне может сжать ее руку.

Она подняла голову, вернула поцелуй, но плакать не перестала.

Джерард снова лег и предоставил ей лечить его порезанные руки и сбитые ступни. Делать все, что она хотела. Позволил ей воскресить его тело и душу, обрушить на него преданность, поклонение и любовь.

Позже он вернул дары полной мерой, и прежняя сила поднялась, захватила их и связала навеки.

В глубине ночи он попросил и получил награду. Награду за то, что был верным защитником, вырвавшим ее из пучины мрака. И попросил всего лишь ее жизнь, всю жизнь. А она с радостью пообещала ему себя. Всю себя.

Чему быть, того не миновать.

Тиммс, как всегда, была права.

Эпилог

Апрель 1832 года

Грейндж, Дербишир

Прошло лето, за ним – осень и зима. На землю снова явилась весна. Джерард сидел на крытой террасе, выходившей на его сады, и наблюдал за женой, медленно гулявшей среди цветочных клумб. Жаклин то и дело останавливалась, чтобы полюбоваться очередным бутоном. Но в его глазах ни один цветок не мог превзойти ее красотой.

И этого мнения придерживался не только он. Ее портрет, показанный на его имевшей огромный успех зимней выставке, заслужил не просто похвалы, но благоговение зрителей. Джерарда называли гением, открывшим новые истины и стандарты в портретной живописи, и хотя дифирамбы были сладки, тайные улыбки, которыми они обменивались с Жаклин, оказались настоящим нектаром.

Очень немногие знали об истинном значении портрета и причинах, по которым он был написан, В конце концов, не было никакого смысла распространяться о столь трагических вещах.

Джордан был мертв, Элинор содержалась взаперти. Лорд и леди Фритем исчезли, придавленные гнетом позора, стыдясь оставаться в местности, которая так долго была для них родной. Несколько месяцев спустя Барнаби разыскал их в деревне неподалеку от Гулля. Они купили там небольшой домик. Все искренне жалели их и желали счастья: бедняги ничего не знали о злодействах и честолюбивых замыслах своих отпрысков.

Маркус вышел из своего добровольного заточения, чтобы отдать замуж сначала Жаклин, а потом, месяц спустя, и Миллисент. Теперь, когда и он, и все соседи знали правду об убийствах в Хеллбор-Холле, он избавился от окутавших его теней мрака и зла, а дом и сады стали прибежищем радости.

Маленький уголок Корнуолла снова нежился на ярком солнышке.

Правда, среди членов семьи велись постоянные споры о том, что делать с садом Ночи. Когда-нибудь Жаклин и ее дети непременно унаследуют поместье: она любила Хеллбор-Холл и сады, но таки не могла заставить себя войти в сад Ночи. И не только потому, что видела там свою мертвую мать и лежавшую без чувств Миллисент. Как и Джерард, она предположила, что любовные свидания Джордана и Элинор проходили в потайной беседке. Неудивительно, что она и слышать не могла о саде Ночи ... но все же он был неотъемлемой частью поместья.