Анн Голон - Неукротимая Анжелика
— Мне неприятно обрекать тебя на смерть, Колен Патюрель. Я уже несколько раз смирялся с этим решением — и всякий раз поздравлял себя, когда ты входил целым и невредимым после наказания, которое должно было бы тебя погубить. Но теперь, ты уж поверь мне, я не позволю демонам вызволить тебя! Я не встану с места, пока не увижу, как будет обглодана последняя кость. И все-таки мне не нравится, что ты умрешь! Особенно, что умрешь ты в ослеплении ложных верований и будешь проклят. Я еще могу помиловать тебя. Стань мавром!
— Это невозможно, повелитель.
— Что тут невозможного? — взъярился султан. — Что невозможного в том, чтобы выговорить: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет — пророк его»?
— Если я произнесу эти слова, то стану мавром. И ты сам будешь весьма раздосадован этим, государь. Ведь почему тебе не хочется обречь меня на смерть? Ты желаешь сохранить мне жизнь лишь потому, что я — предводитель твоих рабов, благодаря мне они с большим рвением и послушанием строят твои дворцы и мечети. По этому тебе полезно, чтобы я оставался среди них. Но сделавшись мавром, я стану ренегатом. И что мне делать тогда меж рабов-христиан?.. Я надену тюрбан, буду ходить в мечеть и перестану приносить пользу на твоей службе. Выходит, так и сяк мне конец: меня — вероотступника ты погубишь таким спасением, меня — христианина — львами.
— Пес, мне надоел твой раздвоенный язык! Довольно ты меня морочил. Умри же!
Толпу объяла давящая тишина. Раб еще продолжал говорить, а за его спиной уже открылся второй подземный ход. Из темноты медленно вышел великолепный нубийский лев. Зверь покачивал головой, поросшей густой черной гривой. Двигался он с легкой и одновременно внушительной неторопливостью хищника. За ним, потягиваясь, следовала гибкая львица, а следом еще один лев с Атласских предгорий, цвета горячего песка, с почти рыжей гривой. Они в молчании сделали несколько шагов и оказались перед рабом. Он стоял неподвижно. Нубийский лев стал нервно хлестать себя хвостом по бокам, но, казалось, склоненные надо рвом головы раздражали его больше, нежели неподвижный человек в его собственном жилище. Он заворчал, с вызовом оглядев толпу, и вдруг несколько раз мощно рыкнул.
Анжелика спрятала лицо под накидкой, но, услышав глухой шепот толпы, взглянула снова. Лев, раздраженный отвратительным любопытством публики, улегся в тени больших камней, невозмутимо проскользнув мимо пленника. Он чуть ли не потерся, как большая кошка, о ноги нормандца.
Арабы, обманутые в своих ожиданиях, завопили. Истошно крича, они бросали в ров камни и куски земли, пытаясь раздразнить хищников. Те зарычали, покружились по загону и демонстративно улеглись у закрытого входа в подземное убежище, давая понять, что не прочь провести часы полуденного отдыха в более спокойном месте.
Глаза Мулея Исмаила едва не выскочили из орбит.
— Баррака, — бормотал он, заикаясь, — это баррака.
Он вскочил и в возбуждении подбежал к краю рва.
— Колен Патюрель, львы не хотят причинять тебе зла. Это колдовство, баррака! Открой свой секрет, и тебе будет дарована жизнь.
— Сначала даруй жизнь, а потом я выдам секрет.
— Да будет так! Ну же, — торопил охваченный любопытством султан. Он подал знак. Рабы отворили двери, и львы ушли сами. В толпе христиан раздался вздох облегчения, больше похожий на стон. Рабы обнимались и плакали. Их предводитель был спасен.
— Говори! Говори же! — нетерпеливо крикнул Мулей Исмаил.
— Еще одна милость, государь! Позволь отцам из Братства Пресвятой Троицы приехать в Мекнес и заняться выкупом рабов…
— Этот пес, наверное, жаждет остаться без головы. Мушкет мне! Сейчас пристрелю его собственной рукой!
— И я унесу свой секрет в могилу.
— Ну, хорошо. Пусть будет и это. Пусть придут ваши проклятые попы. Посмотрим, что за дары они принесут. Может быть, я и отдам им что-нибудь взамен. Выбирайся оттуда, Колен Патюрель.
Несмотря на тяжелые цепи, геркулес легко взлетел по каменным ступеням, высеченным в одном из торцов рва. Он встал среди разъяренных и разочарованных арабов, но те не осмелились ни тронуть, ни оскорбить смельчака. Перед троном Мулея Исмаила раб-христианин простерся ниц. Толстые губы тирана дрогнули, тронутые мимолетной улыбкой, и он легонько ткнул ногой в узловатый хребет.
— Вставай, проклятый пес!
Нормандец выпрямился во весь рост. Анжелика помимо воли впилась взглядом в стоящих лицом к лицу противников. Она была так близко от них, что не решалась не то чтобы двигаться, но даже дышать.
Один был всевластен, другой — в цепях. Но случилось так, что султан и раб, христианин и мусульманин сражались с одним противником — Азраилом, ангелом смерти. Перед существами такого склада Азраил отступал и принимался за обычную работу: похищал робкие слабые жизни, рвал сорную траву… Конечно, и эти оба — его данники: в свой час султана не спасет его кольчуга, а нормандца — хитрость. Но борьба их с ангелом смерти будет упорной, и Азраилу не скоро достанется победа. Стоило посмотреть на них обоих!..
— Говори же, — повелел Мулей Исмаил. — Каким волшебством ты усмиряешь львов?
— Никакого волшебства, о повелитель. Просто, избрав для меня эту казнь, ты забыл, что я долго служил при хищниках и до сих пор помогаю смотрителю зверинца, а значит — львы меня знают. Еще вчера я вызвался заменить слуг, кормивших хищников, и задал им двойную порцию. Двойную… что я говорю: тройную! Все три зверя, избранные тобой для казни, пришли в ров, набитые до пасти, словно заряженные мортиры. Их тошнит от одного вида дичи, живой или мертвой. А к тому же я подсыпал им в корм травку, от которой клонит в сон.
Мулей Исмаил почернел от злости.
— Нечестивый пес! Ты осмеливаешься принародно хвастать, что посмеялся надо мной! Да я тебе голову снесу!
Вскочив, он выхватил саблю. Но король пленников пристыдил его:
— Я открыл тебе секрет, государь. Я сдержал слово. Ты слывешь властителем, исполняющим свои обещания. Сегодня ты обязан сохранить мне жизнь и согласиться впустить в страну монахов Братства Пресвятой Троицы.
— Не зуди мне в уши! — рычал тиран, вращая над головой кривой саблей. Но потом вложил ее в ножны, зловеще пробормотав:
— Сегодня я обещал! Да, сегодня!..
Положение разрядила процессия служителей, принесших на огромном медном блюде обед султана. Мулей Исмаил повелел сервировать трапезу прямо на площади, предполагая, что кровавое зрелище возбудит его аппетит. Прислужники чуть не упали, увидев, что «львиный обед» стоит рядом с их повелителем. Султан, усевшись на ложе из подушек, собрал вокруг себя придворных, призванных разделить с ним трапезу. Он продолжал допрос:
