Людмила Сурская - Проклятая война
— Вы с чего Аграфена Никитична так шумите?
Он даже на фронте со всеми был на вы.
Та и не отрицала.
— Шумлю, а как же иначе, кто тебе правду матку скажет. Это, разумеется, не моё дело, но… Они вон все заискивают, да в глаза глядят. Оно и понятно, за свои жопы боятся. Сталин сказывают и тот тебе вольную на блядство это дал. А я скажу другое: пошто ты, мил человек, семью поганишь и себя прежде всего. Простому мужику понятное дело с рук такие грешки сходят, они песчинки, мелочь, а ты Рутковский. Тебя страна любит, другие пример берут. Мой тебе сказ угомонись. Не нужна тебе та балалайка. Ведь ты сурьёзный мужик, в годах. На кой чёрт, прости господи, молоденькой девчонке та канитель, если не расчёт и виды на твоё положение. Твои то годочки идут к закату, и оглянуться не успеешь, — старик, а она в сок войдёт. Гулять только бабе время придёт, а ты труха. Все так сказывают переживали за тебя, когда семью-то искал. Сказывают бабы наши молились за вас, беспокоились. А выходит, врал всё, распутство своё прикрыл, пыль перед людскими глазами пускал, с первых дней с той хитрой бестией спутался. И не сверкай на меня глазами, не боюсь я. Пока всё не скажу не уйду. Понятное дело, что мужику в тяжёлых делах бабье плечо нужно. Вы в этом деле слабы, да и потребность опять же, природу-то куда денешь, я понимаю… Если есть нужда, нашёл бы справную и без претензий. А у этой глаз хитрый, опять же слухи: поймала она тебя. Гляди, дитём повяжет, не вырвешься. С виду вроде воробушек, а вглядишься ворон на ветке. Семью опять же пожалел бы. Ты представляешь, как им в этом аду жить, аль нет? Сердце-то у тебя есть, на что ты бабе своей родной так жилы рвёшь. Дочь невесту позоришь. От слёз и горечи подушка, поди, не просыхает.
Рутковский опешил. "Маразм!" Пока приходил в себя она прикончила свою речь и отёрла губы концом платка.
— Много наговорила стара, — буркнул он, отворачиваясь. "Этого только не хватало…"
— Потому и говорю, что стыдобища. Народ тебя на руках носит, а ты себя блюсти не можешь. До уровня своей головы не дотягиваешь.
Рутковский понуро глядел на неё. Видно было, что он не очень хорошо понял факт такое наезда на себя. Сам не зная почему, он, взглянув на неё мягче, принялся оправдываться:
— Да не герой я, Аграфена Никитична, человек, причём самый обыкновенный. И грехов на мне по самую макушку. А насчёт "воробушка" вы ошибаетесь.
Разве он думал, что баба вздумает ему это всё разжевать.
— Ну да, ну да. Где уж мне. Ты в бабах не силён. Опыту маловато. Хотя кубатура и фасад твои стоящие. А я, мил человек, всяких повидала, а вот ты, похоже, первый раз в такое дерьмо въехал. Оно и понятно война. К тому же возраст самый кобелиный. Орлом ещё полетать охота. Слышал присказку: "Все кошки белы и с добрыми глазами", — сказала мышь и очутилась в кошачьем желудке. В бабах разобраться может только баба.
Ужас! Он пристыжённый словами старой выработанной женщины, отвернувшись, уткнулся в бумаги, скрывая своё неудовольствие и волнение, попробовал изобразить, что занят важными делами. В тоже время понимая, что она права и права абсолютно во всём, чувствовал себя не лучшим образом. Он вот-вот потеряет семью, Люлю. Ада отрежет, как заплесневелый кусок. Влез, запутался и убежал от проблем, спрятавшись на переднем крае. Понимает же, что не отсидится, и никто за него этот узел не разрубит. Захотела рожать. Отправить тихо не получилось. Уезжать добровольно заартачилась. Не выпирать же шумом. Этого ещё не хватало. Всё вышло из-под контроля. Не ожидал он от неё такого напора. А с женой… Всё равно придётся решать и от разговора с Юлией не уйти, он знает и пытается оттянуть свой конец. Этого она ему не простит. А может поймёт, ведь она любит его, у них одно сердце на двоих, она не сможет его разорвать на двое, оно истечёт кровью и у неё и у него, тогда они погибнут оба… И, наверное, она уже давно в курсе. Но тогда почему молчит? Вчера позвонила, спросила, как дела и жив, здоров ли и ни словечка? Господи, а что скажет Адуся? А может всё же они ничего не знают!? Зло и обида разрезали грудь: "Это запутала жизнь "воробушек", я всё взвесил и рассчитал. Осложнений быть не должно было и вдруг такой поворот". Он курил папиросу за папиросой, а Агафья не отставала бурча:
— У тебя жинка, бают, молодая да справная. Дочка лапушка, так пошто ты мараешься? Ты подумай, головой своей умной: все отцы командиры мужики не без греха и только о тебе судачат. Не хотела б "воробья" твоя тебя марать, никто не знал бы, что ты с ней валандаешься, вот тебе мой бабий сказ.
Ох, как много раз тот вопрос торчал у него в голове, но ответа он так и не нашёл. "Нет, не популярность тут причина. Тогда что? Неужели Агафья права? да нет, такого просто не может быть. Девчонка же совсем, откуда взяться ловкачеству". А бабка шла дальше гнуть свою линию:
— Мне постояльца терять не хочется. Голодно. Кусок хлеба не лишний. А возле тебя я кормлюсь. Но и ты нам всем дорог. Фрицев гонишь, они тебя боятся.
Он не выдержал, встал и вышел на крыльцо. В калитку вошёл Казаков. И с ходу озадачил:
— Константинович, Галка звонила, просила приехать.
Он покачал головой:
— Надоело, не могу. Своевольничает, пусть катится к лешему. "Пора ставить точку"
— Не кисни Константинович, рассосётся всё как-нибудь.
— Первый раз слышу, чтоб живот рассосался. Рецепт знаешь, подскажи. Я домой не могу ехать. Юлии в глаза не знаю, как посмотреть. Ведь я люблю жену безумно. Дочки боюсь…
— Так хорошо и весело шли… и здрасте вам. Сам ничего не пойму, неужели нельзя было накрутить ей хвоста, запретить?
Рутковский открыл было рот, чтоб сказать то, что рвало его на части, мол, сам дурака свалял, но не решился. Раскуривая новую папиросу сказал иное:
— В этот раз не вышло, как бес в неё вселился и понимаю я в этом не меньше тебя. Кто б знал, что в их бабьих головах делается. Как подумаю во что влез, голова кругом идёт. Это мы здорово с тобой, связавшись с ней, ушли от проблем.
Казаков растёр носком песок под ногой и косо сказал:
— Чего печалиться, жена отвалит, с Галкой останешься. Молодая, красивая. Всю жизнь в рот смотреть будет. Тут ребёнок, там ребёнок, ничего не изменится.
Рутковский побелел. Отшвырнув окурок зашипел:
— Ты не понимаешь, я не могу потерять Люлю. Она для меня точно воздух. Хоть его и не замечаешь, но без него нет жизни.
— Любились же с Галкой-то…
— Вася, кто-то точно сказал, что любовь-это когда жертвуешь собой ради другого, ничего не ожидая взамен. Так любит Юлия, "кресты" доказали это и сейчас именно поэтому она терпит моё баловство. А Галина — птичка перелётная, пристроилась и ждёт, клюя клювиком, когда я семью брошу и её на свою фамилию перепишу. Не дождётся. Я учёный. Жизнь научила сравнивать и ценить.
