Донна Гиллеспи - Несущая свет. Том 1
«О, бедное дитя, — с горечью думал Марк, стоя у алтаря и поджидая ее приближения, — твоя судьба обманула тебя. Я, по крайней мере, ясно вижу все трудности своего положения, а ты — всего лишь юная девушка, не сознающая до конца того, что ты входишь в семью, обреченную на гибель, и безропотно отдаешь себя в руки человека, совершенно незнакомого тебе».
Когда Юнилла приблизилась к нему, Марк заметил какую-то странную неуверенность в ее походке. Он был в полном недоумении. Лицо его вспыхнуло от досады, когда он уловил произнесенные слишком громким шепотом слова одного из гостей:
— Или у невесты слишком туго зашнурованы сандалии или… она сильно навеселе!
Марк тайком бросил взгляд на Домициана и заметил на лице молодого человека выражение сильного замешательства, может быть, даже сожаления о том, что он говорил всем о своей влюбленности в эту девушку, как будто Юнилла умышленно опозорила его перед всеми.
И вот, наконец, невеста Марка встала подле него. Легкая фата из оранжевого шелка слегка трепетала от ее дыхания. Марку показалось, что в золотистой тени, которую отбрасывала фата на лицо, он увидел блеск горделивых торжествующих глаз. Да, она хранила свою тайну столько, сколько это было возможно, — заключил он, — поэтому не так-то просто будет заполучить эту нежную ручку.
Авгур тем временем снова взялся за жертвенного ягненка. Мягкими ловкими движениями он перерезал горло животному и вскрыл его брюхо, чтобы изучить расположение внутренних органов: имея в этом деле большой опыт, он произвел всю операцию очень умело, не пролив ни капли крови.
Марк сразу же заметил выражение ужаса на лице помощника авгура, но он тут же отвернулся, чтобы никто из присутствующих ничего не понял.
«Что же он мог там увидеть? — с тревогой подумал Марк. — Гнездо личинок мясной мухи?» Однако обычай предписывал: на свадьбе не должно звучать никаких дурных предзнаменований. Поэтому авгур выпрямился и изобразил на лице профессиональную улыбку.
— Многия лета счастья и согласия вам обоим! — провозгласил он звучным хорошо поставленным голосом. — Знамения самые что ни на есть хорошие. А теперь пусть молодая поднимет фату!
Музыкант, игравший на скабелли, начал выбивать отвратительный разухабистый ритм, пританцовывая на мраморном полу. Детина с двухствольной флейтой издал такой неверный пронзительный звук, который, похоже, напугал его самого. И тут же оказалось, что музыкант, игравший на лире, владел инструментом так плохо, что мелодия у него качалась и спотыкалась, как пьяная. Кроме того женщина в белой тунике тяжело приплясывала, сотрясая свои телеса, в такт растроенной мелодии.
«Прекрасный аккомпанимент всем безумствам нашего времени», — подумал Марк.
Внезапно в зале установилась такая тишина, что Марк мог отчетливо слышать прерывистое дыхание Нерона, которому не хватало воздуха под маской Диониса.
Юнилла повернула к нему голову. Он чувствовал, как все собравшиеся не дыша глядят на них, ожидая в нетерпении, когда же это чудо свершится. Похоже, что и музыканты вытянулись в струнку все как один, словно свора голодных псов, с вожделением уставившаяся на лакомый кусочек. Казалось, новый шедевр Праксителя не мог бы вызвать большего волнения, чем это нетерпеливое ожидание момента, когда же наконец, будет явлено лицо красавицы-невесты.
Марк взял в руки края фаты и медленно откинул ее.
Аррия тут же истошно закричала. Со всех сторон тоже послышались приглушенные восклицания, призывавшие, казалось, всех богов и богинь римского Пантеона на защиту от сил зла. Однако большинство гостей застыло в оцепенении, открыв рты от ужаса.
Перед Марком стояла дряхлая карга, которой, должно быть, исполнилось уже не менее ста зим. Ее голова на кривой шее, как у хищной птицы, была наклонена вперед, мутные глаза навыкате свидетельствовали о том, что старуха давно уже была не в своем уме и не понимала, что происходит вокруг нее. На ее совершенно голом черепе росли два-три пучка редких волос. Она игриво улыбалась, демонстрируя свой единственный почерневший зуб и горделиво поглядывая вокруг, как бы стараясь не пропустить восторженных взглядов, устремленных на нее. От нее несло сильным запахом сырости и теми эссенциями, которыми обрызгивают труп перед похоронной церемонией.
Музыканты тут же принялись бить в свои барабаны, дудеть в свирели, щипать струны и топотать ногами, подняв в конце концов неимоверный шум, вовсе не похожий на музыку, а являвшийся по существу громким грубым хохотом над этой злобной шуткой.
Сначала Марк ощутил жгучую жалость к старой женщине, не подозревающей, что все смеются над ней, а затем сочувствие и ко всем остальным, собравшимся в его доме. Но постепенно его охватило бешенство от того, что с ним поступили, как с цирковым дрессированным зверем, выведенным для общего обозрения на арену. Марк кожей ощущал в толпе присутствие злорадствующего Диониса, который и устроил все это представление в его собственном доме.
«Нерон, ты будешь устраивать эти трюки в загробном мире, в царстве Гадеса», — мысленно пообещал он ему.
Когда наконец нестройные звуки, издаваемые музыкантами, стихли, в воцарившейся тишине раздались приглушенные рыдания Аррии, и в искрящемся от напряжения воздухе Марк мог уловить мысль, которая, наверное, посетила каждого из присутствующих: «Какое ужасное чудо, явленное здесь, в поистине проклятом доме! Да и мы сами обитаем, по-видимому, уже в могиле».
«Где же Юнилла?» — спрашивал себя Марк. Действительно, слуги Нерона проникли ведь каким-то образом в запретные комнаты невесты и, похитив у нее одежду, переодели в нее это жалкое существо.
«Во всяком случае, я не должен демонстрировать своих истинных чувств, это было бы неосторожно с моей стороны», — решил Марк. И обратившись к гостям, он заставил произнести себя с полным спокойствием:
— Какая смелая шутка, не правда ли? Лично я в жизни не видел ничего подобного на свадьбах. Это верх остроумия!
Прежде чем он успел еще что-нибудь сказать, старуха, покачивая головой, начала вдруг декламировать строки эпической поэмы нетвердым дрожащим голосом, бессмысленно тараща бельматые глаза.
«Она, должно быть, жевала листья лавровишни, от которых человек впадает в полубредовое состояние, — подумал Марк, — или она сама по себе просто тронутая!»
Гости начали переглядываться с выражением полного замешательства и омерзения на лицах, как бы ожидая от своего соседа объяснений всей этой отвратительной сцены. Некоторые бросали возмущенные взгляды на Марка Юлиана, так как подозревали, что он не жертва, а зачинщик безобразий. Но Марк в это время, оставаясь внешне спокойным, внимательно и тревожно вслушивался в слова старухи. Строки, местами искусные, а местами возвышенные до вычурности, казались ему странно знакомыми. Внезапно он вспомнил — Нерон как-то декламировал их! Причем совсем недавно, на одном из официальных пиров во Дворце Марк молча возблагодарил богиню памяти — Мнемосину. Итак, эти поэтические строки принадлежали самому Нерону, или во всяком случае Император так считал. Действительно, они слишком уж напоминали одно место из Вергилия и вполне могли рассматриваться как плагиат, замаскированный добавлением пары неуклюжих вычурных деталей.
