Виктория Холт - Любимицы королевы
Прочтя письмо, Сара ушла с ним в свой кабинет и выплакалась.
Потом пришла с ним к Джону и, сев рядом с его креслом, рассказала содержание письма. Джон понял и кивнул.
— Для тебя это будет хорошо, Сара, — медленно, с трудом произнес он.
И она заплакала снова — тихо, совсем не как всегда.
— Я немедленно напишу Сандерленду. Пусть присылает детей как можно скорее. И дочку Элизабет, видимо, тоже нужно взять к нам. Как написала моя бедная, любимая Анна, «оставлять детей на попечение слуг нельзя».
Джон понял. И, казалось, очень обрадовался.
Такова была новая жизнь Сары — вдали от придворных интриг, в уходе за мужем, в заботе о внуках.
В ИМЕНИИ ЛЭНГЛИ МАРШ
Леди Мэшем стала доброй владелицей имения Лэнгли Марш. Сэмюэл был идеальным хозяином; покладистый, добрый, он быстро снискал симпатии арендаторов, понимающих, что истинной хозяйкой, возможно, благодаря спокойному нраву является его супруга.
Она часто устраивала приемы, но все же, казалось, больше радовалась простым занятиям деревенской жизни. Какое-то время у нее занимала кладовая. Кроме того, Эбигейл наставляла слуг, планировала званые обеды и, разумеется, воспитывала детей. После смерти сына Джорджа очень горевала, но у нее оставался Сэмюэл, названный в честь отца, еще появился Френсис. Была дочь Анна. Они с мужем намеревались завести еще детей.
Эбигейл интересовалась придворными новостями, однако слушала их отчужденно, тоска ее с каждым годом уменьшалась. Бывали дни, когда она совершенно не вспоминала о беседах в зеленом кабинете, иногда разливала чай, не слыша отзвука прекрасного голоса: «Дорогая Хилл… или Мэшем… ты всегда завариваешь его так, как мне нравится».
Те дни миновали, но они привели к настоящему. Тщеславие власти при дворе не заслонило ранних унижений. Леди Мэшем прошла долгий путь от бедности и ничтожества и забывать об этом не собиралась.
Сэмюэл знал, видимо, больше, чем ей хотелось, но был мягок и ненавязчив.
Душой ее овладела тревога, когда она узнала, что Роберта Харли, графа Оксфорда, обвиняют в государственной измене и других преступлениях.
В отличие от Болинброка, Харли не покинул Англию. Он крепко держался на ногах, и Эбигейл была этим довольна. Однако надеялась, что виновным его не признают. В чем же его обвиняют?
Она с трепетом ждала вестей о нем. Сэмюэл это знал. В это время он был очень внимателен к ней и тактичен.
— Его не смогут признать преступником за то, что он проводил политику, которую они не одобряют, — заметил Мэшем.
— Выдвинут другие обвинения, — ответила Эбигейл.
Так и произошло. Харли обвинили в помощи Претенденту, на что он ответил, что все его деяния были одобрены королевой.
Однако за боязнью мятежа и оживлением политической борьбы дело Харли казалось малозначительным. Его положили под сукно, и Харли два года томился в Тауэре.
Эбигейл, лежа на удобной кровати, часто представляла, каково ему в заключении. Потом забеременела снова, и его образ опять поблек.
— Не бойся, — сказал Сэмюэл, — что тебя могут впутать в его дела.
— Я не боюсь, — ответила Эбигейл.
И, как ни странно, ей казалось, Сэмюэл понимает, что ее беспокойство о Харли объясняется не страхом за себя. Что между ними существовали какие-то непонятные отношения, о которых ей следует забыть.
УХОД ЛЮБИМИЦ ИЗ ЖИЗНИ
Сара не знала покоя. В домах в Сент-Олбансе и Виндзоре, Мальборо-хаузе в Лондоне постоянно были молодые люди, и она уже планировала замечательные браки для внучек. Здоровье Джона постоянно беспокоило ее, вскоре после первого удара у него случился еще один, более сильный, и все же герцогиня выходила его. Говорил он с трудом, однако продолжал цепляться за жизнь. Так велела Сара — как ей было жить без него?
Обычно Джон сидел в кресле и слушал разговоры внучек, любящих его так же преданно, как и он их. К Саре они не испытывали привязанности. Они боялись ее. Подлинную нежность она выказывала только младшей дочери Анны, Диане, которую прозвала «леди Ди». Маленькая леди была любимицей бабушки и очень напоминала ей свою мать; более того, ребенок унаследовал материнский характер, что давало возможность им прекрасно ладить. Это было особенно заметно, потому что Анна, старшая сестра леди Ди, вспыльчивостью напоминала Сару. Разумеется, это осложняло их отношения. Двум столь необузданным натурам нелегко уживаться под одной крышей, поэтому леди Анну Спенсер отправили к отцу, когда тот женился снова.
У Сары появился новый повод для ярости. Всего через полтора года после смерти ее любимой Анны Сандерленд взял другую жену. Свою должность в Ирландии он оставил и занял пост государственного секретаря. Сара считала, что по этому поводу ему следовало посоветоваться с ней. Из-за этого нового брака она неистово ссорилась с ним — утверждала, что женился он на ничтожестве. Герцогиня терпеть не могла, чтобы кто-то из семейства покидал сферу ее влияния; членом семейства она считала даже зятя, которого всегда недолюбливала.
В дополнение к этим семейным неприятностям она постоянно ссорилась с сэром Джоном Ванбру из-за строительства Бленхейма. Никто не мог работать вместе с нею или на нее в мире и согласии. Возбудила судебное дело против графа Кэдогана, большого друга Джона, соучастника многих кампаний, за растрату фондов, которые Джон доверил ему. Ванбру написал ей, что больше не может продолжать строительство Бленхейма, так как обвинения ее несправедливы, слишком далеко заходят, а вмешательство не идет на пользу делу. Он отказывается от работы, если герцог не выздоровеет настолько, чтобы защитить его от нестерпимого обращения.
Бленхейм оставался недостроенным, хотя на него были истрачены громадные деньги; общая его стоимость составляла триста тысяч фунтов, и хотя четыре пятых этой суммы выплачивало государство, одну пятую приходилось вносить супругам Мальборо. Поэтому Сара твердо верила, что имеет полное право вмешиваться в ход работ.
Ссорясь с Ванбру, Кэдоганом и внучками, Сара не скучала. Джон об этих раздорах ничего не знал, герцогиня постоянно уверяла его, что все хорошо. Она не хотела ничем его беспокоить и, когда случались рецидивы болезни, не отходила от мужа ни днем, ни ночью.
И не оставляла без внимания внучек. Они уже подрастали, в разных ее домах не прекращались развлечения. Весело было ставить спектакли, потому что Джон любил смотреть, как играют внучки. Для него ставили «Все за любовь» и «Тамерлана».
Сара убирала в пьесах слишком вольные места и лишь после этого позволяла детям их ставить.
— Произносить неприличные слова у себя в доме я не позволю, — предупредила она их. — И не потерплю неподобающих ласк и объятий, хоть вы и скажете мне, что так положено по пьесе.
