Джоанна Хиксон - Принцесса Екатерина Валуа. Откровения кормилицы
Разумеется, вельможи возвращаться не стали. Близилось Рождество, время подарков, а король Генрих пребывал в весьма щедром настроении, раздавая титулы и поместья всем, кто помог ему достичь победы. Увы, королю Франции дарить было нечего. Екатерина не предприняла никаких попыток навестить мать во дворце Сен-Поль, а королева Изабо не могла заставить себя явиться ко двору Екатерины. Старой королеве было одиноко, но я ее не жалела. Пережив столько бед в детстве и девичестве, Екатерина заслужила свои дни славы и теперь наслаждалась всеобщим восхищением своей красотой, великолепными платьями и сверкающими драгоценностями.
Екатерина уговорила меня провести первые два дня Рождества с моей семьей, пообещав, что не забудет ежедневно принимать травяной отвар и не станет допоздна засиживаться на придворных балах. Так что я планировала отпраздновать рождение Христа с Алисией и Жаком, сводить маленькую Катрин в Нотр-Дам, чтобы вместе с ней посмотреть на ясли младенца Христа и послушать хоры, поющие рождественские гимны на соборной площади. Но прежде того я хотела еще раз сходить в пекарню у Большого моста. Мой арендатор обещал приготовить для нас особое печенье Богородицы и младенца Христа в качестве рождественского лакомства.
В прекрасный день, свежий и ясный, я шла с корзинкой вдоль Сены. Река мирно поблескивала под лучами зимнего солнца. Мне вспомнилось вдруг, как в дни беззаботной юности я бегала в королевскую конюшню на свидания с Жан-Мишелем. Тогда я носила коричневое домотканое платье и деревянные башмаки и страшно гордилась тем, что хорошо одета и умею читать и писать. Теперь же я ношу плащ из синей фландрской шерсти с капюшоном, отороченным кроличьим мехом, и переписываюсь с принцами. Тем не менее, хоть я и общалась с королями и королевами, внутри я все еще чувствовала себя непоседливой дочкой пекаря, подарившей невинность красивому конюху с мерцающими глазами.
Возле пекарского двора я остановилась как вкопанная, внезапно увидев призрак. У приоткрытой калитки стоял Жан-Мишель. Сердце заколотилось от волнения и едва не выскочило из груди. Он здесь! Он не умер и пришел в пекарню, чтобы найти меня…
Я бросилась ему навстречу, словно юная девушка с упругими каштановыми локонами и розовыми щечками. Однако, присмотревшись внимательнее, я поняла, что у ворот стоит Люк, невероятно похожий на отца. Прошло больше года с нашей последней встречи. Мой сын вырос и превратился в широкоплечего парня со смуглой кожей Жан-Мишеля и его легкой пружинистой походкой. Мои глаза наполнились слезами – слезами радости при виде сына и горькими слезинками разочарования от того, что это не его отец.
– Люк! Ты приехал! – вскричала я, стыдясь, что на мгновение пожелала увидеть вместо него кого-то другого.
Похоже, повзрослел он не только телом, но и умом, потому что не стал протестовать, когда я подбежала и, крепко обняв, расцеловала его в обе щеки.
– Мне передали твое сообщение. Гонец застал дофина в разгаре охоты, и мой господин все услышал, – смущенно проговорил Люк. – Знаю, если бы я научился читать, ты прислала бы мне письмо.
– Неважно! – воскликнула я. – Гонец нашел тебя, ты отыскал меня, и сейчас Рождество! Что может быть лучше? Хорошо, что я пришла в пекарню за печеньем для малышки Катрин. А ты как сообразил сюда прийти?
– Я подумал, что в пекарне знают, как с тобой связаться. А дофин сам отправил меня в Париж – с тайным письмом для сестры, принцессы.
– Королевы, Люк. Она теперь королева Англии, – напомнила я ему. – Дофин передал ей послание?
– Да. Отпустил меня со службы и даже позволил взять лошадь, так что я уехал вместе с королевским гонцом. Лошадь у пекарни оставил, а пекарь сказал, что ты скоро придешь. – Люк растерянно огляделся. – Ох, помню, как в детстве здесь играл!
– Разумеется, в четырнадцать ты уже взрослый, – поддразнила я его. – Ты еще ребенок, Люк!
– Но я делаю мужскую работу, – возразил он. – Вдобавок дофин меня ребенком не считает. Видишь, письмо мне доверил. Вот, возьми.
Люк достал из кармана куртки сложенный бумажный квадратик. На восковой печати красовалось изображение королевской лилии. Люк облегченно вздохнул, передавая мне послание. На одежде сына не было никаких свидетельств о принадлежности к свите дофина.
– Во дворец мне нельзя, матушка, – вздохнул он. – Может, я у Алисии поживу, если у них место найдется?
– Да, конечно, – сказала я, пряча письмо поглубже в лиф. – Мы сразу туда и пойдем, вот только печенье заберу. Увидишь свою племянницу. Катрин очень красивая малышка.
– Катрин? Вы назвали ее в честь принцессы? – недовольно поморщился Люк.
– В честь королевы Екатерины, благослови ее Господь, – ответила я. – Она сама изъявила желание стать крестной матерью. Не забывай, мы многим ей обязаны.
– С тех пор все изменилось, – пробормотал Люк. – Этот договор… А тут еще письмо дофина… В общем, хорошего не жди.
– Не говори никому о письме, – предупредила я, – и о дофине тоже не упоминай, даже в семье. Сейчас Рождество. Давай отпразднуем его в мире и согласии.
– Ты права, – согласно кивнул сын. – Кто знает, когда еще свидимся?
От этих слов по спине пробежал холодок. Людям не дано провидеть будущее, но иногда предчувствие звучит в нас, как гром в безоблачном небе.
* * *Даже сейчас, двадцать лет спустя, воспоминания о счастливых часах, проведенных с семьей в домике за старым королевским дворцом, остаются одними из лучших в моей жизни. Алисия и Жак расчистили мастерскую и украсили еловыми веточками и разноцветными лентами. Мы устроили настоящее пиршество – жареный гусь, пироги и пудинги. Екатерина прислала бочонок вина. Жак в складчину с соседями-портными нанял менестрелей, которые ходили от дома к дому, распевая рождественские гимны и играя веселые мелодии. Раскрасневшись от вина и веселья, я плясала с Жаком и с Люком. Мы кружили Катрин, и малышка визжала от восторга. Выбившись из сил, я упала на скамью и, усадив внучку к себе на колени, смотрела, как молодые, объединенные смехом и радостью праздника, пляшут рука об руку, не жалея каблуков. Я была среди тех, кого любила, и мир казался полным спокойствия и гармонии. Это был самый счастливый день с тех пор, как битва при Азенкуре оставила ужасный след в наших жизнях.
Все дни Рождества мысль о письме принца Карла тревожила меня, усугубляя грусть прощания с Люком. В Лувре я спрятала письмо в свой сундук, решив при первом же удобном случае отдать его Екатерине. Она то веселилась на бесконечных пирах и балах, то страдала от недугов своего положения, поэтому я считала, что лучше вручить ей послание брата, когда она будет готова иметь дело с его содержанием.
