Бетина Крэн - Последний холостяк
Она смотрела на репортера так, словно он был ее единственной радостью и надеждой. Руперт заглотил наживку, уже предвкушая очередной крупный гонорар, и, обняв кухарку за талию, с нежностью сказал:
– Веди меня к ней скорее, и все будет в порядке. Завтра же утром ее история будет напечатана в нашей газете. И тогда весь Лондон узнает правду!
Он едва не разразился сардоническим смехом.
– Благодарю тебя, Руперт! – воскликнула Гертруда. – Я знала, что могу на тебя положиться. Не желаешь ли отведать фруктового пирога или вкусного рагу? Для тебя найдется и немного вина.
Фитч облизнулся, как голодный кот. Такого угощения, как здесь, ему нигде не предлагали. Он вообще частенько оставался голодным. Но сегодня ему привалила редкая удача: и сенсационные откровения жертвы лорда Карра, и вкусный ужин! Пока он уплетал за обе щеки то, что кухарка выставила на стол, Гертруда побежала за леди Антонией. Пирог с ягодной начинкой оказался настолько вкусным, что репортер никак не мог от него оторваться и отправлял в рот кусок за куском. Наконец он насытился и решил закурить сигарету. В этот момент в кухню и вошла леди Антония, бледная и убитая горем, но все равно привлекательная.
Репортер извлек из кармана свой желтый блокнот и приготовился записывать ее исповедь. Антония с невинным видом полюбопытствовала, как ему удается занести все в такую маленькую записную книжку. Он ответил, что записывает только голые факты, на основании которых и сочиняет позже свои репортажи.
– Понятно, – протянула Антония. – Так ваша статья будет напечатана в утреннем номере? – мелодично поинтересовалась она.
– Можете в этом не сомневаться, – с гордым видом выпятив грудь, ответил Руперт. – Кстати, не могли бы вы попросить кого-нибудь из ваших слуг отнести в редакцию записку? Мне срочно нужно сообщить ночному редактору, что для очередной сенсации требуется место!
Антония вызвала дворецкого и поручила эту миссию ему. Взяв записку, Хоскинс отправился в редакцию.
– Итак, на чем мы с вами остановились? – произнес репортер, мусоля пальцами карандаш. В животе у него подозрительно заныло и заурчало. Он подумал, что переел пирога с черной смородиной, и продолжил делать записи. Но уже спустя минуту-другую боль в желудке стала нестерпимой, казалось, промедли он еще немного, и произойдет ужасный конфуз. Фитч молча вскочил с табурета и бросился к выходу.
Женщины обменялись ироническими взглядами. Когда репортер, облегчив живот, вернулся со двора, бледный и дрожащий, Гертруда нахмурилась и озабоченно спросила:
– Дорогой, я надеюсь, это стряслось с тобой не из-за моего угощения? Тебе полегчало?
Фитч ответил, что ему уже значительно лучше, и снова стал записывать историю Антонии. Однако вскоре боли в желудке возобновились с новой силой. Гертруда понюхала мясное рагу и сказала, что оно, на ее взгляд, еще вполне свежее.
Фитч спросил, нельзя ли ему где-нибудь прилечь. Женщины сопроводили его в комнату для прислуги и уложили там на кушетку возле печки. Так скверно Руперту еще никогда не было, он стонал и корчился от страшной боли. В комнату внезапно вошла группа женщин, одна из которых насмешливо спросила:
– Вам плохо, мистер Фитч? Видимо, вы чего-то переели. Не надо жадничать! Не волнуйтесь, мы позаботимся о вас.
– Какая жалость, однако, что ты не сможешь теперь закончить репортаж для утреннего номера, Руперт, – промолвила с улыбкой Гертруда. – Но не расстраивайся, мы сделаем это за тебя, милый! – Она потрепала его по плечу.
Фитч попытался было встать, но не сумел: голова у него кружилась, а перед глазами все плыло.
– Вы не посмеете это сделать! – прохрипел он.
– Еще как посмеем, дорогой! – возразила Гертруда. – Ведь после всего, что ты для нас сделал, мы у тебя в долгу…
Глава 22
Наутро в «Гафлингерс газетт» была опубликована статья под интригующим заголовком: «Исповедь вдовы». Текст начинался с не менее завораживающей фразы: «Выдвинутые против графа обвинения абсолютно лживы». Далее репортер Руперт Фитч излагал правдивую историю, поведанную ему лично очаровательной вдовой Антонией Пакстон, той самой, которая заключила с графом Ландоном скандальное пари. Новые подробности об этом нашумевшем споре давали обильную пищу для размышления и сплетен. Леди Пакстон хвалила графа за успехи, проявленные им в процессе освоения непривычной для него женской работы, и утверждала, что труд коренным образом изменил его прежние скептические взгляды на женщин в лучшую сторону.
Проницательный репортер усмотрел в этой оценке свидетельство глубокого уважения леди Пакстон к графу Ландону и очевидное противоречие между реальным положением вещей и неверным освещением его личности и поведения в прессе. Весьма красочно обрисовал Фитч и то отчаяние, которое охватило леди Антонию после ознакомления с кривотолками и домыслами журналистов на ее счет. Эта возмутительная клевета даже вызвала у бедняжки приступ мигрени и вынудила ее временно прекратить свою благотворительную деятельность и слечь в постель. Руперт Фитч, по его искреннему признанию, проникся к ней столь глубоким сочувствием, что не мог не покаяться перед своими читателями в том, что в своих предыдущих очерках он допустил искажения фактов и дал волю фантазии, о чем теперь очень сожалеет, просит уважаемую леди Пакстон его простить и обещает ей впредь не допускать подобных ошибок.
Статья получила в обществе колоссальный резонанс. Ночной редактор, накануне скрепя сердце одобривший публикацию такого неординарного материала, отдал распоряжение отпечатать дополнительный тираж – столь высок был спрос на этот номер.
Руперт Фитч, все это время пролежавший на кушетке в комнате для прислуги, после прочтения этого опуса, подписанного его именем, снова впал в полуобморочное состояние.
Поэтому Антония была вынуждена сочинить за него новую статью, с еще более потрясающими откровениями.
Не уступал ей по своей сенсационности и материал, опубликованный на страницах изданий «Телеграф» и «Ивнинг ньюс». В нем цитировались слова адвокатов графа Лан-дона, утверждавших, что их подзащитного подвергают несправедливому судебному преследованию за его политические и общественные воззрения. Защитники лорда Карра отмечали также, что он вовсе не является ярым противником брака, как это приписывается ему бессовестными репортерами, и вообще кардинально пересмотрел свое отношение к женщинам и супружеству после того, как стал активно заниматься домашней работой. Аналитики сравнивали опубликованные статьи графа, его речи в парламенте и вступали в дискуссии с ведущими специалистами по суфражизму и социологии из Королевского научного общества.
