Елена Арсеньева - Осень на краю
Вот где ее место!
Странно – жажда мести, с которой она уезжала из Х., ослабела в душе. Постояв лицом к лицу со смертью, начинаешь иначе относиться к жизни. Она так коротка… Теперь Марине не хотелось тратить ее на такую ерунду, как сведение старых счетов. О нет, конечно, если поставит ее судьба против Смольникова или Охтина, она не пройдет мимо, и окажись в ту минуту в руках оружие, рука не дрогнет спустить курок и выпустить пулю в ненавистное лицо. Но самой искать их… Нет, Марина Аверьянова… пардон, Марина Павлова найдет себе занятие получше, чем гоняться за прихвостнями царского режима. Ведь очень может быть, что волна народного гнева уже смела всю полицейскую шваль и от Смольникова с Охтиным и воспоминаний не осталось.
А Русановы? А деньги отца?
Что ж, для этого еще настанет время.
В пути она не раз слышала о женском батальоне смерти, который начала формировать Мария Бочкарева, и, добравшись наконец до Петрограда, пришла в Инженерный замок, где вроде бы шло зачисление в батальон.
– Отряд Бочкаревой уже сформирован и собирается на фронт, – сообщили ей. – Но сейчас формируется первое регулярное женское войско, разрешенное Временным правительством. Боевых действий не обещаем, батальон формируется для охраны правительства. Хотите поступить?
– Да!
Конечно, да. Именно об этом и мечтала Марина.
Ее сразу направили на медицинский осмотр. Она думала только о будущем, она чувствовала себя сильной, полной надежд и даже не ожидала, что одно только упоминание о Ново-Николаевске выбьет почву из-под ног…
Громкий хлопок двери заставил ее вздрогнуть.
Из кабинета, где проводилось освидетельствование, вышла толстуха. Ого, как шарахнула дверью о косяк! А вид такой, будто сейчас расплачется.
– Ну что? Как? – столпились все около нее.
– Права ты была, слышь, фельшарица… – Налитые слезами глаза толстухи отыскали Марину. – Чижолая я, уж четвертый месяц! А думала…
– Ну и молодчина ты! – засмеялась тоненькая брюнетка. – И сама приехала в армию, и пополнение привезла.
Толстуха зарыдала в голос.
– Чего зубы скалишь? – обрушились на брюнетку остальные женщины. – У бабочки горе, а ты…
– Ну кто там следующая? – высунулась из кабинета сестра. – Вы, что ли, товарищ? – И, схватив Марину за руку, втащила ее в кабинет.
Вышла она спустя четверть часа пригодной к службе в женском батальоне.
И вот странно! Ей бы радоваться – сбылась мечта, а Марина ощущала давящую тоску, тоску смертную, словно только что сунула голову в петлю и теперь осталось только шагнуть с табуретки в пустоту. А все дурацкие воспоминания…
«Никогда не буду больше вспоминать!» – дала себе слово Марина, растерянно глядя в обращенные к ней женские лица, слыша вопрос:
– Ну как, приняли?
– Приняли, зачислили в третью роту.
И с невероятным усилием она растянула губы в улыбке.
* * *Саша столкнулась со своей свекровью на углу Варварки, на самом краю огромной людской толпы, бурлящей, точно море. Маргарита Владимировна Аксакова была, как всегда, в черном, но, как всегда, мрачное облачение отнюдь не придавало ей траурного или хотя бы печального вида. Она носила черное просто потому, что этот цвет шел ей более других. Выглядела Маргарита Владимировна так, словно необычайно радовалась случившемуся: и тому митингу, который как начался с самого утра под окнами городской Думы, на Благовещенской площади, так никак не мог окончиться даже к полудню, и крикам «Долой самодержавие! Вся власть Учредительному собранию!», которые то и дело раздавались вокруг, и требованиям немедленно арестовать городского голову, губернатора, вице-губернатора, полицмейстера, прокурора, начальника жандармского управления и прочих облеченных державной властью лиц, и даже решению отправиться всем миром на Острожную площадь и разнести на камушки Острог, как некогда парижане разнесли Бастилию. Более того – вполне можно было подумать, что Маргарита Владимировна рада видеть собственную сноху!
А впрочем, почему бы и нет, подумала Саша. Может быть, свекровь и в самом деле рада ее видеть. Они ведь не встречались месяца три, не меньше, и если Дмитрий не сообщил матушке о намерении его жены возбудить дело о разводе, то узнать об этом Маргарите Владимировне было решительно неоткуда. С другой стороны, намереваться-то Саша намеревалась, даже мужу протелеграфировала о своем немедленном и решительном приезде в Питер для обсуждения деталей дела, однако потом события начали разворачиваться так, что развод сделался как бы даже и ни к чему. Поэтому Дмитрий вполне мог счесть ту ее телеграмму обыкновенной блажью и ничего матери не сообщать, дабы не волновать ее попусту, в надежде, что Саша поблажит, поблажит да утихнет.
Не исключено, что да, именно так и произойдет, она утихнет…
Во всяком случае, сейчас Саша улыбнулась Маргарите Владимировне с обычной приветливостью и даже с удовольствием расцеловалась бы с ней. Однако госпожа Аксакова была не одна, а в обществе какой-то высокой дамы под вуалью, имевшей столь чопорный вид, что целоваться в ее присутствии с кем бы то ни было, даже с собственной свекровью, показалось Саше почему-то неудобным.
– Ну вот! – воскликнула Маргарита Владимировна, как всегда, с несколько патетической интонацией, поскольку в душе была порядочная актриса. – Бедному жениться – так и ночь коротка. Я наконец-то собралась в Питер, навестить Дмитрия, и вообразите – поезда, говорят, не ходят! А ты, Сашенька, по-прежнему не можешь решиться оставить Олечку? Конечно, ты заботливая мать, я в твои годы была куда более легкомысленной. Но только вообрази, как обрадовал бы Дмитрия твой приезд! В конце концов, возьми девочку с собой, и вся недолга. Дмитрий ни разу еще не видел собственной дочери. Пора бы им повидаться!
– Маргарита Владимировна, вы сами только что сказали, что поезда не ходят, – напомнила Саша, рассеянно наблюдая, как толпа на площади вдруг перестала беспорядочно колыхаться туда-сюда и начала перетекать на Варварку, все ускоряя движение. Кажется, митингующие и в самом деле задумали взять штурмом здание тюрьмы на Острожной площади.
– Дорогу! – раздался крик, а вслед за тем и пронзительный гудок автомобиля. Дамы обернулись и увидели большой черный «бенц», застрявший посреди дороги, обтекаемый массами народа. Шоффер напрасно давил на клаксон, а человек в распахнутом черном пальто и мягкой шляпе напрасно надрывал горло, требуя пропустить.
– Кого-то он мне напоминает… – задумалась слегка Маргарита Владимировна, а затем жеманно, в своей манере, хихикнула, словно дело происходило на приватной вечеринке, а не посреди ошалевшего от февральских буйных ветров города, и добавила: – Какой импозантный мужчина! Верно, Елена Афанасьевна?
