Милая грешница - Александер Виктория
Она вздрогнула от удовольствия.
– А что будет потом?
– А потом, дорогая Джудит, – с улыбкой сказал он, – ты должна накормить меня ужином.
– Мне еще никогда не приходилось ужинать в дамском будуаре, – сказал Гидеон, задумчиво потягивая вино. – Ощущение необычное.
– Возможно, потому что это на грани дозволенною? – подсказала сидевшая напротив Джудит, которая явно забавлялась разговором.
– Возможно, – улыбнулся он. Он не мог не улыбаться. Может быть, благодаря этому вечеру он будет улыбаться до конца своей жизни. Ведь каждое его мгновение было великолепно. Гидеон не был уверен, что именно делало этот вечер особенным, что отличало его от всех других вечеров, проведенных с другими прелестными женщинами, но сейчас ему не хотелось размышлять об этом. У них еще оставалось довольно много времени, чтобы наслаждаться жизнью.
Они ужинали в небольшом алькове, выходящем в ее спальню. Он тоже был декорирован в розовых тонах. У Джудит был отличный повар, и ужин оказался также превосходен, как и все остальное. Единственным диссонансом было противное существо, которое она почему-то называла собакой и которое даже сейчас сердито глядело на него из украшенной бантиками корзинки. Собаке он явно пришелся не по душе, и неприязнь была взаимной.
– Тебе это нравится?
– Что? Ощущение недозволенности? Очень нравится, – сказал он, отхлебнув отличного вина. – Трудно представить себе, что это кому-то может не понравиться.
– Тебе часто приходилось испытывать чувство недозволенности? – небрежно спросила она.
Он с трудом подавил смех.
– Почему ты спрашиваешь?
– Из любопытства. Не более того. – Она пожала плечами. – Знаешь ли, я тебе не верю.
– Ты имеешь в виду удовольствие от ощущения недозволенности!
– Нет, этому я верю. Более того, с этим я согласна. – Она поставила локти на стол, переплела пальцы и положила на них подбородок. – Я не верю тому, что ты никогда прежде не ужинал в дамском будуаре. Твоя репутация не позволяет в это поверить.
– Моя репутация? – Он поставил бокал, откинулся за пинку кресла и внимательно посмотрел на нее. За тридцать два года он твердо усвоил, что неразумно признаваться, будто знаешь, о чем именно говорит женщина. Никогда. Обычно бывает лучше притвориться святой невинностью и все отрицать или же, если это не поможет, осторожно признаться в чем-то. – Может быть, приведешь какие-то конкретные примеры?
– Репутация редко поддается конкретизации. Но основывается она на правде.
– Даже твоя репутация?
– Тем более моя. Однако сейчас мы обсуждаем не мою репутацию, а твою. – В ее глазах появилось задумчивое выражение. – А ты, говорят, чрезвычайно циничен и пользуешься своим острым умом словно шпагой. Ты холоден и невозмутим даже в отношениях с женщинами, и мне говорили, что в том, что касается слабого пола, ты самый скрытный из всех твоих друзей. Поэтому очень трудно раскопать какие-нибудь сведения о твоих прежних связях.
Он усмехнулся:
– Именно для этого и требуется скрытность.
– Тем не менее, – продолжила она с самодовольной улыбкой, – мне известно из самых достоверных источников, что ты ужинаешь в дамском будуаре не впервые. Судя по тому, что я слышала, тебе хорошо знакомы поздние ужины с актрисами, оперными певицами или балеринами.
– Но видишь ли, поздний ужин после театрального представления не обязательно происходит в дамском будуаре.
Она нахмурилась:
– Правда?
– Именно так.
– А я всегда думал а, что он происходит именно там. Как в романах.
– Я сужу по собственному опыту и творю о том, в чем уверен.
– Значит, мне придется поверить тебе на слово. – Она внимательно посмотрела на него. – Насколько мне известно, ты был когда-то женат.
Он стиснул зубы. Его злополучный недолгий брак был так давно, что даже самые отъявленные сплетники едва ли о нем помнили, но, как видно, о нем не забыли близкие друзья, хотя и помалкивали. Возможно, ему все-таки придется убить Хелмсли.
– Должно быть, у тебя тоже был продолжительный разговор с нашим общим другом, – уклончиво ответил он.
– А как же? Конечно, был. – Она рассмеялась, и раздражение, вызванное откровениями Хелмсли относительно его прошлого, улетучилось при звуке ее смеха. – Боюсь, что я не так крепка в вопросах морали, как ты. Если ты постеснялся задавать Хелмсли слишком личные вопросы обо мне, то я и не подумала сдерживать свое любопытство. Я спрашивала у него обо всем, что только приходило в голову. – Она одарила его лучезарной улыбкой.
– Обо всем?
– Именно так.
– И тебе удалось узнать что-нибудь интересное? Она тяжело вздохнула:
– Боюсь, что узнала я мало. В основном он просто подтвердил го, что мне уже было известно. Я знала в общих чертах о твоем xapaктepe, о размерах твоего состояния и о родословной. Я знала, что у тебя есть единственная родственница, пожилая тетушка, о которой ты трогательно заботишься. Я не знала о некоторых… как их назвал лорд Хелмсли?
– Понятия не имею, о чем ты говоришь, – невозмутимо сказал Гидеон, мысленно прикидывая, о каких именно эпизодах поведал ей Хелмсли. Хотя в последние годы Гидеон отличался осторожностью и относительно сдержанным поведением, в юности этих качеств у него и в помине не было.
– Эскапады. Да, именно это слово использовал лорд Хелмсли. – Она покачала головой. – Должна признаться, что я была в шоке.
– Значит, мое прошлое значительно интереснее, чем я думал. Не предполагал, что что-нибудь в нем могло бы шокировать тебя.
– Ты прав, – усмехнулась она. – Гораздо правильнее было бы сказать, что это меня позабавило.
– Те дни давно миновали. Я перевоспитался.
– Надеюсь, не слишком?
– Такого, как я, никогда до конца не перевоспитаешь.
Она с любопытством взглянула на него:
– А ты не слишком много о себе рассказываешь.
– И не буду.
– Это почему же?
– С прошлым покончено. – Он взял ее за руку. – Я предпочитаю думать о том, что будет дальше.
Она долго смотрела на него. Ее синие глаза сияли, а щеки слегка раскраснелись – то ли от недавних физических упражнении, то ли от отличной еды и вина, а скорее всего от того и другого сразу. Она небрежно заколола волосы на макушке, но несколько белокурых прядей выбились из прически. На ней был надет халатик, отделанный кружевом и рюшечками, но воспоминание о том, что под ним скрыто, горячило ему кровь.
– Мы это обсудим.
– Что именно? Положение в мире? Политику? – Он притворился, что не понимает, хотя отлично знал, что она имеет в виду.
– Нет, – сказала она, отбирая у него свою руку, – мы поговорим о нас двоих. Если наши отношения продолжатся после сегодняшнего вечера…
– Это входит в мои планы.
– В мои тоже, – сказала она. – В таком случае нам следует договориться… о границах допустимого в наших отношениях.
– О границах? – Он удивленно приподнял бровь.
– Возможно, «границы» – неподходящее слово. Пожалуй, лучше сказать о правилах.
– О правилах?
– Нет, правила тоже не подходят. Скажем лучше, об ожиданиях.
– Об ожиданиях? – осторожно переспросил он.
«Боже милосердный, как все усложняется!»
– Да, об ожиданиях. – Она кивнула, поднялась на ноги и принялась расхаживать по комнате. – Прежде всего ты должен знать, что я не впускаю к себе в постель кого попало.
– Рад это слышать, – сказал он, хотя все же знал об этом. Не от Хелмсли, а из сплетен о ней, которые слышал за многие годы. Даже если отбросить свойственные сплетням преувеличения, он был уверен, что число любовников Джудит после смерти ее мужа не было чрезмерно большим. Это, конечно, не имело значения. И все же гораздо приятнее сознавать, что ты стал членом эксклюзивного клуба.
– А ты думал, что пускаю? – Она взглянула на него.
– Мне такое и в голову не приходило.
– В прошлом… – начала она, осторожно выбирая слова, – когда мои отношения с джентльменами доходили до этого этапа.
– Ужина?
