Эммуска Орчи - Неуловимый Сапожок
За последние несколько недель он дважды был во Франции, и каждый раз, когда он уходил, она не знала, увидит ли его вновь. У нее никак не укладывалось в голове, каким это образом Комитет общественной безопасности Франции умудряется вести себя столь неуклюже, что постоянно позволяет ненавистному Сапожку Принцессы ускользать. Она ни разу даже не попыталась поговорить с ним об этом или попросить его не ездить больше. Когда он привез из Франции Поля Деруледе и Джульетту Марни, она потянулась к ним всем сердцем, переполненным радостью и гордостью, что это он рисковал ради них своей жизнью. Она полюбила Джульетту за те опасности, через которые ради нее прошел Перси, и за то беспокойство, которое она сама перенесла из-за этого. И только сегодня под сияющим жарким солнцем, среди этой радости земли и неба, она вдруг почувствовала сумасшедшее, захватывающее всю душу беспокойство, смертельную ненависть к той дикой авантюрной жизни, которая столь часто отнимала у нее мужа. Его легкий и шутливый ответ сделал невозможным продолжение этой темы, да и народ, весело болтавший вокруг, напоминал ей о том, что необходимо держать под контролем свои слова и поступки.
У Маргариты возникло неожиданное желание побыть одной, и этот удаленный павильон с ярким плакатом и крикуном во фригийском колпаке каким-то странным образом привлек ее внимание. Она инстинктивно ускорила шаги, однако толпа друзей столь же поспешно последовала за ней. И лишь сэр Перси остался переговорить с только что прибывшим лордом Гастингсом.
– Воистину, леди Блейкни, не задумали ли вы почтить своим присутствием это варварское представление? – спросил лорд Дьюхерст, когда Маргарита резко остановилась в нескольких ярдах от уединенного балагана.
– Не знаю, – ответила она с наигранной веселостью. – Но место это, похоже, и в самом деле меня притягивает. Мне даже не так нужно видеть этот спектакль, – добавила она многозначительно, указывая на небрежную надпись над входом: «Ради бедняков Парижа!»
– Там поет одна миловидная дама, да еще стоит такая ужасная механическая игрушка, – объяснил какой-то молодой человек из толпы. – Там внутри полумрак и теснота. Меня туда нелегкая затащила за грехи, да я постарался как можно скорее удрать оттуда.
– В таком случае пусть и меня нелегкая занесет туда за мои грехи, – небрежно сказала Маргарита. – Я прошу вас позволить мне заглянуть туда. Даже если не удастся увидеть механическую игрушку, я хочу хотя бы услышать, как поет эта дама.
– Тогда, быть может, вы позволите мне сопровождать вас, леди Блейкни? – предложил лорд Тони.
– Нет. Я лучше пойду одна, – настаивала Маргарита с некоторым нетерпением. – И я прошу вас не ходить со мной, а подождать здесь и послушать пока веселую и праздничную музыку.
Препятствовать было дурным тоном, и Маргарита, несколько смутившись, кивнула друзьям, покинула недовольных кавалеров и быстро вошла сквозь грубо сколоченный вход в балаган.
Перед ней тут же появился одетый в театральные лохмотья и характерную алую шапку человек и с чванливым видом стал трясти коробкой для сбора монет.
– Ради голодающих бедняков Парижа! – затянул он гнусаво и монотонно, едва увидев богатый наряд Маргариты.
Она опустила в коробку несколько золотых и прошла внутрь.
Внутри балаган выглядел мрачным и заброшенным, особенно после блеска жаркого сентябрьского солнца и шумной толпы на газонах. По всей видимости, представление на маленькой платформе только что закончилось, поскольку кучка деревенских парней неловко топталась, намереваясь выйти. Едва появившись, Маргарита услышала несколько разрозненных комментариев, и небольшие группки, сдвинувшись, пропустили ее вперед. Женщины удивленно уставились на ее роскошное платье и быстро присели в почтительном реверансе.
Но ее внимание тотчас приковала механическая игрушка! Она показалась ей, правда, менее ужасной, чем она ожидала, разве что несколько гротесковой со своими причудливыми скованными фигурками.
Маргарита подошла поближе, стараясь рассмотреть игрушку повнимательней.
Томящиеся пары примолкли, ожидая каких-нибудь замечаний.
– Ее честь родом из Франции, – прошептал кто-то рядом. – Она-то уж знает точно, как эта вещь выглядит на самом деле.
– Похоже, ей интересно! – раздался другой возглас.
– Господи, помилуй нас всех! – воскликнула какая-то разбитная бабенка, держащая за руку нервного молодого человека. – По-моему, все они едут сюда за большими денежками.
В этот момент из-за другого края платформы появилась тонкая фигура молодой женщины, одетой в характерные печальные тона, с черным кружевным капором на голове.
Маргарите показалось знакомым ее лицо. В руках, одетых в митенки, женщина несла большой вышитый ридикюль.
Ее выход явился заключительным аккордом происходящего. Появление ридикюля весьма не понравилось ричмондским парням, – они подумали, что на их тощие кошельки и так уже достаточно покушались, и поспешили скрыться. Так что, когда Маргарита отвлеклась от механической игрушки, из посетителей никого не осталось, и она оказалась с глазу на глаз с женщиной в темной юбке и черном капоре.
– Ради бедняков Парижа, мадам! – пропела последняя, машинально раскрывая ридикюль.
Леди Блейкни взглянула на нее более внимательно: лицо и в самом деле казалось знакомым и напоминало о тех далеких днях в Париже, еще до замужества. По-видимому, какая-то молодая актриса приехала сюда из Франции, сбежав от суматохи, несущей так много печали и горя. У нее было хорошенькое личико, гибкая и элегантная фигурка, а выражение нескрываемой грусти в миндалевидных глазах ожидало, конечно же, ответного сострадания и симпатии.
Однако, совсем непонятно почему, Маргарита вдруг ощутила резкую неприязнь, почти отвращение к этой молодой особе в скорбных одеждах. Инстинкт, объяснений которому она никогда даже и не пыталась искать, предупредил ее, что так или иначе, но вся эта печаль и мольба о бедняках Парижа не совсем искренни, не от сердца.
Но все-таки она достала кошелек и опустила в ридикюль несколько соверенов, после чего добродушно сказала:
– Надеюсь, вы удовлетворены своей работой за этот день, мадам? Боюсь, что наши британские друзья в последнее время не очень-то открывают кошельки.
Женщина, вздохнув, пожала плечами.
– О мадам, – произнесла она со скорбью. – Что может сделать один человек для такого множества голодающих соотечественников! К тому же пробудить к ним, несчастным, симпатию так трудно!
– Вы, конечно же, француженка? – продолжала Маргарита, заметив, что хотя женщина и говорит по-английски с заморским акцентом, но все же держит себя корректно и мягко.
