Нэн Райан - На всю жизнь
Посетители дружно зааплодировали, а мужчины начали скандировать:
— Роуз! Роуз! Покажите нам Дикую Ирландскую Розу!
— Прошу простить меня, — сказал Ник, наклоняясь через стол, чтобы его услышали сквозь шум. — Я через минуту вернусь.
Радуясь возможности удалиться на несколько минут, Ник отправился за сцену. За кулисами он вынул из внутреннего нагрудного кармана белый носовой платок с монограммой и вытер капли пота, выступившие от волнения на разгоряченном загорелом лице. Он поправил галстук-бабочку, подтянул брюки и застегнул пуговицы на черном смокинге. Вытянув руки вперед, он проверил, чтобы из черных рукавов смокинга были видны белоснежные манжеты.
Ник взглянул на улыбающуюся Роуз Рейли, которая ждала своего выхода. Он подмигнул ей, а потом ступил за черный бархатный занавес.
— Леди и джентльмены, «Золотая карусель» рада представить вам самую красивую девушку в Барбари-Коуст.
Тяжелый черный занавес медленно поднялся. В центре сцены, перед ширмой, затянутой тонкой бледно-розовой просвечивающей тканью и доходящей ей до плеча, стояла хорошенькая молодая женщина. Невысокая женщина выглядела изящной и притворно-застенчивой в длинном свободном платье из розового органди с оборками, отделанными изысканным бельгийским кружевом цвета слоновой кости.
На маленьких руках женщины были белоснежные перчатки, а на голове — нарядная соломенная шляпка с туго завязанными под подбородком лентами из розовой тафты. На ее правом плече лежал раскрытый зонтик из мерцающего розового шелка, который она слегка поворачивала. Узкая ленточка из розового атласа вокруг ее изящной шеи была украшена живой бледной розой, нежные лепестки которой прикасались к плавному изгибу шеи Роуз Рейли. Роуз ликующе улыбалась преданной публике.
Наконец Ник поднял руки, призывая к тишине.
Подождав, пока утихнут крики, он произнес:
— А сейчас здесь, на нашей сцене… выступит наша мисс Роуз Рейли. — Он протянул руку к улыбающейся девушке в розовом органди. Из толпы раздались свист и крики. — Давайте все похлопаем Дикой Ирландской Розе!
Снова послышались оглушающие аплодисменты, а в это время Ник, хлопающий громче других, отступил назад, и хорошенькая Роуз Рейли начала петь невинным, почти детским голоском в сопровождении невидимого оркестра:
Мой дикий маленький цветок,
Твой аромат меня увлек…
Вернувшись в ложу, Ник осторожно проскользнул на диванчик, обтянутый черным бархатом, и тут только заметил, что в его отсутствие Адель Паккард переместилась ближе к его краю уютного затененного сиденья.
— Прошу прощения, Адель, — прошептал он и втиснулся на сиденье рядом с ней.
— Все в порядке, Ник, — ответила она, одаривая его широкой дружелюбной улыбкой. Но не сдвинулась со своего места. Глаза ее снова обратились на сцену.
Ник беспомощно взглянул на Пата Паккарда. Пат был целиком поглощен созерцанием великолепно одетой девушки, поющей: «Мой дикий маленький цветок». С круглыми, как блюдца, глазами, со слегка приоткрытым ртом, утонченный аристократ был или напуган, или восхищен. Или то и другое вместе.
Адель Паккард — намеренно или случайно — оставила Нику так мало места на диванчике, что он мог в любую минуту упасть с обтянутого бархатом закругленного сиденья. У него не оставалось выбора. Он был вынужден вытянуть правую руку вдоль высокой спинки диванчика позади Адель и крепко ухватиться за стеганый верхний край.
Песенка Роуз кончилась.
Она раскланялась и приготовилась к той части своего шоу, которая по-настоящему увлекала публику. Не только голос сделал Роуз главной приманкой клуба «Золотая карусель» — самой знаменитой звездой всего Барбари-Коуст. Очаровательная любимица богатых клиентов побережья, Дикая Ирландская Роза исполняла единственное в своем роде действо. То действо, от которого вожделеющая толпа не переставала трепетать и приходить в восторг.
Нику не было в диковинку ночное выступление Роуз. Обычно он не обращал на нее внимания, когда она была на сцене. Как правило, в это время он был около дверей, встречая поздних гостей, или решал какие-нибудь сиюминутные проблемы, или на несколько минут уходил в контору для отдыха.
Даже принимая важных гостей в своей ложе, он бывал слишком занят тем, чтобы развлекать их, и не замечал Роуз. Смеясь, разговаривая, попивая вино, он никогда не обращал внимания на программу Роуз.
Сегодня все было по-другому.
Ему не удавалось поддерживать разговор с Патом Паккардом. Патриций с Ноб-Хилл был полностью увлечен созерцанием Роуз. К тому же красивая жена Паккарда сидела так близко к нему, что Ник опасался: поверни он голову, чтобы взглянуть на нее, — и они буквально столкнутся носами.
Поэтому он смотрел представление.
Сложив нарядный шелковый зонтик, Роуз дерзко вскинула голову и нетерпеливо встряхнула оборками юбки, показывая лодыжки. Потом она застенчиво удалилась за затянутую газом ширму. Над ширмой были видны только ее улыбающееся лицо и прикрытые розовым платьем плечи.
Роуз подняла руки, не спеша развязала шелковые ленты соломенной шляпки и сняла ее. Она немного выждала, как бы поддразнивая публику, потом под одобрительные возгласы бросила снятую шляпку поверх ширмы. После этого Роуз начала нарочито медленно раздеваться под аккомпанемент невидимого оркестра. К нарастающему восторгу публики, она небрежно бросала каждый снимаемый предмет туалета поверх затянутой тонкой материей ширмы. Наблюдать за силуэтом прелестной молодой женщины, чувственно раздевающейся за полупрозрачной ширмой, было все равно что подглядывать в окно незнакомки.
Ник, так же как и вся эта свистящая, вожделеющая толпа, сидя в своей затемненной ложе из черного бархата, смотрел, как очаровательная молодая женщина снимает шляпку, перчатки, розовое, все в оборках, платье. К крайнему своему неудовольствию, он почувствовал, что слегка возбужден. Это чувственное возбуждение нарастало по мере того, как над ширмой появлялись все новые предметы женского туалета.
Ник знал причину этого.
Это никак не относилось к Роуз Рейли.
Растущее возбуждение было вызвано тем, что он сидел совсем рядом с ослепительной блондинкой, пробудившей в нем невероятное желание, а в это время другая обворожительная женщина сбрасывала с себя одежду.
Это было до странности, невероятно эротично. Ему казалось, что в шумном, прокуренном зале их только трое. Только он, Адель Паккард и Роуз. И соблазнительное раздевание Роуз было всего лишь прелюдией, прелестным символическим действом, предназначенным исключительно для него и Адель.
Нику казалось, что он и прекрасная Адель испытывают одни и те же сексуальные ощущения, несмотря на то что не прикасаются друг к другу и даже не смотрят один на другого. В этом не было необходимости. Пока они, как загипнотизированные, наблюдали за раздевающейся Роуз, Ник ощущал близость Адель, чувствовал напряжение ее разгоряченного гибкого тела, как и своего собственного. Взаимное влечение. Тайный трепет.
