Эмили Брайан - Обольстительная герцогиня
– Ладно, мы можем прояснить этот вопрос прямо сейчас. Доверспайк, перед тобой моя первая дочь и свет очей моих, Ларла Далримпл. Мать нарекла ее именем Артемизия, в честь своего отца, Арти Кэмпбелла, а старик Теодор Пелем-Смит приложил руку к тому, что касается титула… Кстати, что-то я в последнее время его совсем не вижу. – Ангус замолчал и обеспокоено прикусил нижнюю губу на несколько секунд, а затем пожал плечами, не желая больше ломать голову над этой загадкой. – Но для меня она навсегда останется моей Ларлой. Правда ведь, милая?
Отец положил руку на ее талию и прижал к себе, чтобы запечатлеть на виске дочери сухой поцелуй, однако та мягко отодвинулась. Ее семейные отношения не станут лакомым кусочком для таких мерзавцев, как Томас Доверспайк, ведь теперь она окончательно убедилась, что он является одним из этих несносных репортеров. Именно поэтому он и пытался изо всех сил выпытать самые сокровенные семейные тайны. Торговать несчастьем ее отца! Верно говорят, у представителей прессы нет ни стыда, ни совести.
– Отец, Нареш скоро придет и поможет тебе, а нам с мистером Доверспайком нужно обсудить некоторые вопросы, касающиеся важных дел, – сказала Артемизия с многозначительным взглядом, не позволявшим оспаривать ее слова. – К сожалению, для развлечений сейчас времени совсем нет.
– Ну что ж, тем хуже. – Ангус покачал головой. – Если у человека нет времени, у него нет ничего.
– Очень мудрые слова. – Мистер Доверспайк бросил на Артемизию озорной взгляд. Неужели он вот так запросто подмигнул ей? – Думаю, вы в некотором роде философ, мистер Далримпл.
– Ангус, сынок. Я слишком стар для всех этих церемоний. Зови меня Ангус. – Он махнул им рукой. – Ну что ж, тогда поторопитесь. Только помните, на тропинке большой питон, будьте осторожны.
Да уж, питон. Артемизия покачала головой. Единственная змея в саду – лежащий без чувств Феликс.
А возможно, и таинственный Доверспайк.
Артемизия с облегчением увидела, что Нареш убрал ее пасынка и отнес его в постель, прежде чем мистер Доверспайк смог бы насладиться зрелищем будущего пэра, лежащего без сознания.
Доверспайк шел следом за Артемизией, насвистывая незнакомую ей мелодию – скорее всего какую-нибудь модную песенку с весьма двусмысленным содержанием. Ну и пусть, по крайней мере, так она знала, что он следует за ней.
Когда-то давно во время охоты на тигров Нареш рассказал, что дикие животные обладают шестым чувством, позволяющим поймать на себе чужой взгляд. Не обращен ли сейчас к ней напряженный взгляд темных глаз Томаса Доверспайка? Не пытается ли он прощупать ее секреты? Найти самое уязвимое место?
Ну уж нет, этому не бывать.
Артемизия остановилась и, резко обернувшись, столкнулась с Доверспайком. Она оступилась и непременно упала бы, если б Доверспайк ее не подхватил и не прижал крепко к себе.
Будучи в домашнем платье, без нижних юбок и корсета, она чувствовала твердость его тела. Широкую грудь, плоский и жесткий живот, мускулистые ягодицы, а к тому же…
Артемизия судорожно сглотнула, когда поняла, какая еще часть тела мистера Доверспайка внезапно стала каменно твердой.
– А знаете, ведь он прав. – Голос Доверспайка был низким и обволакивающим, как урчание тигра. От него словно исходил запах опасности и первобытной страсти – лесного пожара, побегов растений и свежей зелени. – Он абсолютно прав.
Кто – он? Артемизии захотелось спросить, но слова застряли в горле. Она не доверяла себе и боялась выдать чувства дрожью в голосе, не поддававшейся ее контролю.
– Если у человека нет времени, у него нет ничего. – Он неспешно и внимательно изучал ее лицо, даже не пытаясь выпустить из своих объятий, как того требовали приличия.
Одно дело – прикоснуться к ней, когда она могла потерять равновесие и упасть, но так крепко сжимать ее в своих сильных руках сейчас было просто непристойно. Она чувствовала, как бьется его сердце, и ее сердце тоже начало биться быстрее.
Любая женщина могла бы утонуть в этих глазах и потерять себя навечно. Артемизия почувствовала, как сама начинает погружаться в них. Ей показалось, что, если она слегка наклонит голову, возможно, он ее поцелует.
Уж этому точно не бывать никогда.
Артемизия уперлась кулачками в его грудь, и Тревелин сразу же отпустил ее.
Она снова зашагала к дому, бросив ему через плечо:
– Ошибаетесь, мистер Доверспайк. Для некоторых вещей времени не найдется никогда.
Глава 5
Сначала Трев подумал, что слегка переиграл и теперь герцогиня испугана и смущена. Однако он ведь почувствовал, прежде чем она успела его оттолкнуть, как ее тело буквально слилось с его телом. Ему и правда не следовало прижимать ее к себе так сильно, но, черт возьми, как же приятно держать эту женщину в своих объятиях!
Он опасался, что его не только оттолкнули, но и уволили, однако герцогиня явно ожидала, что он последует за ней. Иначе бы она не смотрела на него так выжидающе.
– Идемте, мистер Доверспайк, не медлите.
– Конечно же, – сказал он, растягивая слова. – Солнце ведь никого не ждет.
– Именно. – Она величественно прошествовала через залы в залитую солнцем студию, и простые смертные смиренно расступались на ее пути.
Не ожидая дальнейших указаний, Трев проскользнул в гардеробную, снял всю одежду и облачился в удобную робу. Он несколько раз глубоко вздохнул, прежде чем присоединиться к ее светлости, надеясь успокоить свое восставшее естество.
Может быть, герцогиня и была когда-то замужней женщиной, и по количеству холстов в студии он сделал вывод, что она нарисовала огромное количество обнаженных мужчин. Однако то, как ее зеленые глаза вспыхнули тревогой, когда он прижимал ее к себе, больше напоминало поведение девственницы.
Когда он появился, наконец, облаченный в робу, Артемизия сидела с рисовальными принадлежностями, готовая в любой момент приняться за работу. Лучи солнца из огромных окон от пола до потолка за спиной Артемизии словно окутали ее сияющим облаком, позолотив темные волосы и придав им оттенок блестящего на свету отполированного агата. Мода благоволила к золотистым кудрям, но они казались Тревелину скучными и лишенными жизни по сравнению с сумеречной и изысканной красотой леди Саутвик. Она склонила головку над альбомом и, казалось, была полностью поглощена своей работой. Артемизия выглядела так прелестно, что его естество поднялось по своей собственной воле и вопреки решимости хозяина предотвратить бурную реакцию своего непокорного тела.
Когда герцогиня подняла глаза, ее надменно поджатые пухлые губки напомнили ему, как мало она думает о нем, и его возбуждение спало.
