Элис Торнтон - Доверяя только сердцу
Марта снова неодобрительно фыркнула.
– Только потому, миледи, что меня разместили в мансарде, комнатушке, где рамы перекосились и прогнили, а окна не закрываются, – едко проговорила она.
Было уже довольно поздно, когда Анжелика готова была наконец спуститься к завтраку. Сегодня она надела темно-розовое платье, прекрасно подходящее для путешествия, и накинула на плечи шаль, чтобы уберечься от грозящих простудой сквозняков.
Несмотря на то, что сердце девушки по-прежнему терзали нерешительность и смутное беспокойство, выглядела она намного лучше, нежели накануне вечером. На щеках ее играл яркий румянец, а голубые глаза возбужденно блестели. Двигалась Анжелика с присущей ей всегда быстротой и живостью. Пересуды Марты скорее заинтриговали, чем встревожили ее, и сейчас впервые за множество бесконечно долгих месяцев она имела возможность подумать о чем-то ином, а не о тоскливых проблемах, связанных с состоянием здоровья лорда Эллевуда.
Спустившись по лестнице, Анжелика оказалась в холле, куда выходили две двери. Она знала, что одна из этих дверей ведет в гостиную, и уже взялась за ручку, когда до нее донеслись голоса из соседней комнаты. Дверь была слегка приоткрыта, и девушка сразу же узнала голос Бенуа. Другой голос показался ей смутно знакомым, однако только после того, как Бенуа назвал своего собеседника по имени, Анжелика сообразила, что хозяин дома ведет разговор с сэром Уильямом Хопвудом.
Сердце Анжелики замерло в груди. В первую секунду ей подумалось, что отец, вероятно, прислал сэра Уильяма, чтобы силой отвезти ее домой, однако через некоторое время девушка была уже в состоянии рассуждать более здраво.
Ведь она выехала из дома только вчера – за это время вряд ли можно успеть связаться с сэром Уильямом. Кроме того, отец Анжелики настолько отгородился от окружающего мира, что едва ли даже в подобной ситуации он прибегнет к помощи старинного друга.
Затем ей пришло в голову, что, если сэр Уильям увидит ее в доме Бенуа, она окажется в крайне щекотливой ситуации. Будет довольно непросто придумать приемлемое объяснение ее пребыванию в доме совершенно незнакомого ей человека, и немудрено, если сэр Уильям не только удивится, но и тут же кое-что заподозрит. Анжелика готова была опрометью броситься по лестнице наверх, как вдруг по доносящимся из-за приоткрытой двери словам поняла, что предмет разговора представляет для нее немалый интерес.
– Мои люди уверены, что один из негодяев скрылся в этом направлении, – кипел сэр Уильям. – Кроме того, они так же твердо уверены и в том, что еще один пострадал, когда его сбросили с лошади, однако шел дождь, и мои увальни потеряли след. Ты ничего не слышал прошлой ночью, а, Фолкнер?
– К сожалению, абсолютно ничего, – холодно ответил ему Бенуа. – Ничего, кроме ветра, разумеется.
– Черт возьми! Хотелось бы мне тебе верить! – проворчал сэр Уильям.
– Уж не предполагаете ли вы, сэр, что я говорю неправду? – поинтересовался Бенуа, однако, судя по голосу, он отнюдь не почувствовал себя оскорбленным. Скорее, этот разговор казался ему забавным.
– Тебе отлично известно, что так оно и есть! – парировал сэр Уильям. – Только мне от этого все равно легче не станет. Не раз, бывало, я думал, что вот-вот накрою Тоби – честно и открыто, накрою с поличным, однако непостижимым образом ему удавалось обвести моих простофиль вокруг пальца и перехитрить их. Похоже, в голове у них одна овсянка вместо мозгов.
– До чего же лестное определение! – оценивающе отозвался Бенуа. – Мне очень жаль, сэр Уильям, что способности ваших людей не вполне удовлетворяют вашим требованиям. Уверен, я сумел бы найти для вас несколько смышленых ребят на смену.
– Держу пари, ты и на это способен, – мрачно подтвердил сэр Уильям, – однако я буду весьма благодарен, если ты не станешь совать нос в мои дела.
– Ну, что вы, у меня и в мыслях нет подобной дерзости, – ровным тоном ответил Бенуа. – Но все же, может быть, вам угодно будет чем-нибудь подкрепиться или хотя бы что-нибудь выпить?
– Послушай, Фолкнер, какого черта ты постоянно уводишь разговор в сторону? Тебе не удастся заставить меня забыть об этих негодяях! – взорвался сэр Уильям. – Если бы только хоть несколько честных людей в наших краях могли противостоять им, нам бы живо удалось раздавить этот рассадник преступности!
– А кто я такой, чтобы нарушать давние традиции? – весело поинтересовался Бенуа.
– Традиции! – зарычал сэр Уильям. – Традиции убийства, насилия, шантажа… измены!
– Измены?
– А как еще вам угодно будет назвать сотрудничество с нашими врагами? Мой Бог! Я слышал, что эти проклятые контрабандисты на веслах добираются до Франции из Дувра, с поясами, набитыми гинеями для уплаты наемникам Бонапарта. Разве это, по-твоему, не измена, не предательство? Допустимо ли, чтобы золото нашей доброй старой Англии использовали для снаряжения армии противника?
– Я не собираюсь спорить с вами об этом, – холодно ответил Бенуа. – Однако вы никогда не задавали себе такой вопрос: а откуда берутся эти гинеи? Ясное дело, не из карманов бедолаг, что рискуют своей шкурой в Дуврском проливе. Благодарите за измену торговцев Сити – тех самых, что никогда, возможно, и на милю не приблизятся к побережью. Это они снабжают Наполеона золотом. Почему бы вам не поговорить о государственной измене с ними?
– Господь Всемогущий, Фолкнер!!! Как ты можешь оправдывать этих подлых, неотесанных негодяев, перекладывая их вину на других? – свирепо воскликнул сэр Уильям. – Если бы я только мог поступать по-своему, каждый торговец, каждый банкир, посылающий золото Бонапарту, оказался бы лишен состояния – но все равно, я никак не могу примириться с тем, что творится в наших краях. Местные жители – просто банда проходимцев, не желающих приниматься за честную работу: им больше по душе провести ночь за незаконной выгрузкой бренди, чем спокойно трудиться днем, как подобает порядочным людям.
– Может быть, если бы днем им платили как следует, ровно столько, сколько стоит их труд, их меньше бы тянуло рисковать своей жизнью и здоровьем на сыром берегу, – резко возразил Фолкнер.
– Побойся Бога, Бенуа! Хотя мне следовало и раньше догадаться, что твоя голова набита революционными выдумками, – задыхаясь, проговорил сэр Уильям. Было ясно, что замечание Бенуа привело его в ужас. – Это все твоя французская кровь! Еще немного – и ты заявишь мне, что все равны в своих правах и что наше правительство надо свергнуть. Да ты в союзе с лягушатниками, вот что я тебе скажу!
Бенуа расхохотался.
– Мой дорогой сэр Уильям! – весело воскликнул он. – Обещаю, что, как только мне придет в голову свергнуть законное правительство Его Величества,[8] вы первый узнаете о моих намерениях. Пока же мне очень жаль, что я ничем не могу помочь вам в данной ситуации.
