Жюльетта Бенцони - Любовь, только любовь
В этот момент он выглядел отрешенным. Усталость и тревога заострили его черты. В неверном свете свечи его золотые волосы сияющим ореолом обрамляли красивое лицо. Он с усилием улыбнулся. Но Катрин увидела отчаяние в его глазах и испугалась.
— Но… разве ты не рад спасению?
Юноша взглянул на нее и заметил на ее лице печаль. Она стояла такая хрупкая, окутанная пышными волосами, которые теперь высохли и снова обрели привычный блеск. В зеленом платье она удивительно походила на маленькую лесную нимфу. А огромные глаза с их прозрачной глубиной были как у молодых ланей, на которых он охотился в детстве.
— Воистину, я был бы неблагодарным, если б не радовался этому, — мягко произнес он.
— Что ж, тогда… Съешьте немного меда. А потом скажите, о чем вы подумали. Ваши глаза были такими грустными.
— Я думал о своих краях. О них же думал по пути к Монфокону2. Я понял, что больше никогда их не увижу, и это огорчало меня больше всего.
— Но вы снова их увидите… Теперь, когда вы свободны. Мишель улыбнулся, взял ломоть хлеба, обмакнул его в мед и начал жевать с отсутствующим взором.
— Я знаю. Тем не менее это чувство сильнее меня… Что-то подсказывает мне, что я никогда не вернусь в Монсальви.
— Вы не должны так думать! — строго сказала Катрин. Ей захотелось как можно больше узнать об этом молодом человеке, который приворожил ее. Она придвинулась поближе к нему и стала смотреть, как он жадно пьет воду из кувшина.
— Как выглядят края, откуда вы родом? Вы мне расскажете?
— Конечно.
Мишель на мгновение закрыл глаза, возможно, чтобы лучше представить детские годы. Он так живо и с таким чувством воскресил все это в своем воображении во время долгого пути к виселице, что теперь, на темном фоне опущенных век, вспомнить все это было легко.
Он описал Катрин высокое ветреное плато, где он родился. Это был край гранитных скал, прорезанный небольшими долинами, обрамленными зелеными каштанами. Повсюду в Оверни земля была усеяна кратерами потухших вулканов, и высоко забравшиеся дома деревушки Монсальви, которые кольцом окружали аббатство, были сложены из вулканического камня, точно так же как и сам фамильный замок и его маленькая часовня Святого Источника, построенная на склоне горной вершины.
Описания-были так образны, хотя и просты, что Катрин словно видела ячменные поля, сиреневые сумерки неба, когда горные пики незаметно тают и становятся похожими на шеренгу синих призраков, кристально чистые воды родников, струящихся между гладких камней и темнеющие при впадении в большие озера, окруженные, словно карбункулами, поросшими мохом валунами. Казалось, она слышит, как полуденный ветер поет среди утесов и как зимние штормы стонут вокруг башен замка. Мишель рассказывал о стадах овец, которые пасутся на лугах, о лесах, полных волков и кабанов, о бурных потоках, где играют и прыгают розовые и серебристые лососи. Катрин слушала с открытым ртом рассказ юноши, забыв обо всем.
— А ваши родители? — спросила она, когда Мишель умолк. — Они живы?
— Мой отец умер десять лет назад, и я его едва помню. Он был старым воякой, довольно мрачным и неприступным. Всю свою молодость он провел в рядах армии Великого коннетабля Франции, досаждая британцам. После битвы при Шатонеф-де-Рандон, где Бертран дю Геклен нашел свою смерть, он повесил меч на стену и заявил, что отныне никто не будет отдавать ему приказы. Моя мать занималась хозяйством и вырастила из меня мужчину. Она отправила меня в дом монсеньера де Берри, владетеля Оверни, и я отслужил у него год прежде чем перейти к принцу Людовику Гиэньскому. Моя мать управляет поместьем ничуть не хуже мужчин и воспитывает моего младшего брата.
Эти проходящие перед глазами картины были настолько возвышенными, так отличались от ее жизни, что заставляли почувствовать уважение, хотя и вызывали грусть.
— У вас есть брат?
— Да. Он на два года младше меня, и ему не терпится показать, как он ловок в обращении с оружием на турнирах! Безусловно, — сказал Мишель с улыбкой, — он станет великолепным воином. Достаточно увидеть, как он вскакивает на крестьянских тяжеловозов и ведет в атаку деревенских мужланов. Он силен, как турок, и думает только о почетных ранах и контузиях. Я очень люблю Арно. Он скоро начнет военную карьеру, и тогда моя мать останется совсем одна. Это печально, но она жаловаться не станет. Она слишком добра и горда для этого.
Когда Мишель говорил о своей семье, его лицо так светилось, что Катрин не могла удержаться и спросила:
— Он так же красив, как и вы?
Мишель засмеялся и погладил ее по голове.
— Гораздо красивее! Тут и сравнивать нечего. К тому же под его свирепыми манерами скрыто любящее сердце. Он горд, великодушен и пылок. Я думаю, он очень меня любит.
Катрин, не смея пошевелиться, затрепетала под его ласковой рукой. Внезапно Мишель наклонился и дотронулся губами до ее лба.
— К сожалению, — сказал он, — у меня нет маленькой сестры, которую я смог бы любить.
— Если бы она у вас была, она бы вас обожала! — горячо произнесла Катрин и в ужасе замолчала: над их головами послышались шаги. Она потеряла счет времени, и, должно быть, вернулась Лоиз. Мишель тоже уловил эти звуки и, прислушиваясь, поднял голову. Катрин, чтобы как-то оправдать посещение подвала, поспешно схватила несколько поленьев и начала подниматься по лестнице, приложив палец к губам, давая понять Мишелю, чтобы тот сохранял тишину. Когда крышка закрылась, он снова оказался в полной темноте. Катрин с покачивающейся на охапке дров свечой вышла на кухню. Но она увидела не Лоиз, а Марион. Та посмотрела на нее со смешанным чувством удивления и злости.
— Откуда ты взялась?
— Как видишь, из подвала. Я ходила туда за дровами. Толстая Марион представляла собой смехотворное зрелище. Ее испещренное красными прожилками лицо блестело, словно лакированное. Чепчик сбился набок. И ей явно было трудно произносить слова. Ее глаза бесцельно блуждали, будто ей трудно было сфокусировать взгляд. Однако это не помешало ей схватить Катрин за руку и хорошенько встряхнуть.
— Тебе повезло, маленькая дурочка, что родителей нет дома весь Божий день! А то бы ты, ручаюсь, сидела дома, а не шлялась по улицам с парнем.
Она наклонилась над Катрин достаточно низко, чтобы та почувствовала пропитанное вином дыхание. Нетерпеливым движением Катрин высвободилась, поставила свечу на табурет и подобрала пару уроненных поленьев.
— А как насчет тех, которые проводят целый день в таверне за выпивкой с другими сплетницами? Ты думаешь, это лучше? Может, мне и повезло, но и тебе, Марион, тоже. На твоем месте я пошла бы спать, пока моя мама не вернулась.
