Мэри Брэддон - Проигравший из-за любви
Мистер Гарнер был уже научен горьким опытом подобных соблазнов. Он принял спиртного не больше, чем количество, достаточное для того, чтобы сделать человека пьяным, и затем вернулся на Войси-стрит, идя с гордо поднятой головой и обладая весьма связной речью, за несколько минут до одиннадцати.
В темном коридоре он столкнулся со своей матерью, находящейся в необычайном возбуждении.
— О Джарред! — воскликнула она, — чудеса никогда не кончатся! Здесь такой сюрприз для тебя.
— О Господи, прости эту старую леди, она все щебечет! — воскликнул Джарред. — Что за сюрприз?
— Лу!
Он застыл, не зная, что сказать, затем потеснил мать и вошел в гостиную.
Там, в слабо освещенной комнате стояла леди, одетая в платье из коричневого шелка с золотыми блестками на складках, оно отличалось завидной красотой, изяществом и оригинальностью и было похоже на одежды, изображенные Тицианом и его современниками. Прекрасные черные волосы девушки были красива уложены на ее миниатюрной головке, темный цвет лица живо гармонировал с голубой ленточкой, повязанной вокруг шеи, маленькие сапфиры сверкали в аккуратных ушках. Конечно, это была Лу, но изменившаяся и удивительно похорошевшая, та Лу, которую до сегодняшнего дня никто не видел на Войси-стрит.
— Моя дочка! — воскликнул Джарред восторженно, когда обнял ее, — как, что за чудесная перемена!
— Ты и правда считаешь, что я похорошела, папа? — спросила она шутливо.
— Похорошела! Я так давно не видел тебя. А разве я не говорил всегда, что в тебе скрывается прекрасная женщина? Но я не мог предположить, что ты можешь вернуться столь изменившейся. Что за сюрприз видеть тебя сегодня здесь, Лу, когда я думал, что вы в Неаполе! Если бы я знал, что ты будешь здесь, то написал бы вам, чтобы вы помогли мне в моих трудностях, хотя, пожалуй, это было бы несколько против правил. Но скажи мне, что привело тебя в Англию?
И затем отец и дочь сели рядом и завели длинную беседу, и Лу с любовью смотрела на своего плутоватого отца, которому она подчинялась и которым восхищалась долгие годы. Они сидели и свободно и легко объяснялись друг с другом, не скрывая ничего, что вряд ли было возможно, если бы на Войси-стрит отнеслись к истории Луизы с обычной предвзятостью.
Глава 34
Томным августом, когда кажется, что тепло и свежесть лета находятся в своем зените, миссис Олливент и ее невестка оказались в Килларни, величавые горные массивы окружали их, закрывая собой весь остальной мир, тихие озера тянулись здесь бесконечными цепочками, мягко отражая своей поверхностью солнечные лучи, приветливые голоса природы кричали сердцу о мире и покое, но их-то и не было в сердце Флоры.
Доктор Олливент, который незаметно и ненавязчиво руководил всеми приготовлениями к путешествию, запротестовал по поводу поселения его жены в отеле. Несмотря на то, что мистер Чалфонт уверял его в том, что отели в Килларни прекрасны и что путешественники получают в них полный сервис, а также находят прекрасное общество, доктор Олливент стоял на своем:
— Моя жена не поедет туда, где существует так называемое приятное общество, — сказал он угрюмо, — я не хочу, чтобы она раньше времени отправилась в могилу.
Мистер Чалфонт вздохнул и попытался напомнить доктору о том, что в отелях была прекрасная кухня, которую вряд ли могли гарантировать в частных домиках.
— Да, те обеды в Килларни трудно перехвалить, — настойчиво говорил семейный врач.
— Какими бы отличными они ни были, моя жена не будет есть в общественных местах, — отвечал категорично доктор Олливент. — Мы должны снять коттедж где-нибудь вблизи озер.
— Я не думаю, что это будет просто, — сказал мистер Чалфонт.
Да, это было не просто, но после длительной переписки посредством телеграфа доктор Олливент наконец нашел место, которое показалось ему вполне подходящим. Там, вблизи Макроуз, находился коттедж, с окнами, выходящими на озеро, рядом был сад, где росло большое количество разнообразных по красоте растений, благо почва здесь была хорошей. Колючие стебли шиповника покрывали серые каменные стены, громадные ветви рябин раскидывались на много метров, цветущие ярким цветом гвоздики и резеда росли по краю сада, блестящие листья земляничных деревьев, казалось, укутывают маленький домик от холодных ветров. Нельзя было найти более красивого жилища в Ирландии, находящегося в окружении столь же чудесного ландшафта.
Флора была очарована Килларни настолько, насколько вообще человек в ее состоянии может быть очарован чем-либо. Но сквозь пелену печали все вещи приобретали один и тот же серый оттенок, яркая красота могла причинить даже боль неспокойной душе. Флора чувствовала себя здесь так же, как в Брэнскомбе после исчезновения Уолтера. Было так трудно оставаться в таком настроении среди подобной роскоши природы. Тщетно пыталась миссис Олливент с путеводителем в руках расширить познания молодой женщины об Ирландии, тщетно пыталась она разбудить в ней чувство восхищения природой, ведь все это всегда представляло интерес для туристов. Но Флора могла перевести свои усталые глаза от Торка к Мэнгертону, не задумываясь, даже, что есть что.
— Моя любовь, — сказала однажды серьезно ее свекровь, — ведь совсем не имело смысла приезжать сюда, если ты даже не пытаешься проявить ни малейшего интереса к этому месту, ты даже не хочешь узнать, что тебя окружает. Ведь ты же помнишь, что когда была в Риме, ходила там в Колизей.
— Да, мама, но тогда я была счастлива, — ответила Флора. — Гуттберт читал мне стихи, когда мы сидели там среди руин, в то время как весь остальной город спал. Мы часто говорили о Виргилии, Горации и о Риме, который они знали. Иногда он доставал из кармана томик Шекспира и читал что-нибудь из него. Да, я была счастлива тогда, — заключила она со вздохом.
— И ты будешь счастлива снова, — сказала миссис Олливент, — ведь невозможно, чтобы два человека, любящие друг друга, находились в таком отчуждении.
— Да, я действительно любила его, мама. Мне всегда было хорошо с ним, пока…
«Пока я не открыла, что он не достоин моей любви», — хотелось сказать ей, но она оставила предложение неоконченным и лишь вздохнула. Она не могла говорить матери что-либо плохое о сыне, не могла она сказать все это и женщине, которая так сильно любила ее.
Это было томное и сонное существование, которое вели две леди в уединенном месте у озера. Флора была еще недостаточно сильна для длительных экскурсий, таких, например, как посещение Килларни. Поэтому она могла лишь позволить себе побродить немного вокруг озер или неспешно прокатиться в лодке, слегка покачивающейся на волнах. Она могла проводить долгие часы за чтением книг, в то время как миссис Олливент, для которой такого рода бездействие казалось просто смертельным, работала не уставая над парой тапочек из берлинской шерсти для своего сына; которые скорее служили бы некоторым украшением для неприхотливого доктора, чем предметом повседневного быта. Здесь, в этом уединенном месте, Флора могла спокойно размышлять над стихами Горация и Байрона, с грустью вспоминая того, кто привил ей любовь к этим авторам.
