Лора Бекитт - Мотылек летит на пламя
Они вышли в коридор и побежали в другое крыло. Две монахини как раз вели по лестнице девочек. К счастью, Розмари оказалась в середине длинной вереницы; когда она поравнялась с выходящими в коридор дверями, за которыми стояли Конни и Сэм, ее названный брат схватил девочку за руку и втянул в коридор. Монахини, одна из которых возглавляла, а другая замыкала процессию, ничего не заметили, а вскрик Розмари заглушил гомон маленьких негритянок, которые, похоже, никогда не закрывали рта.
— Пойдем с нами, — прошептал Конни девочке. — Остальных убьют, а мы решили спастись.
Розмари сразу и безоговорочно поверила ему. Конни взял ее за одну ручонку, а в другой она сжимала тряпичную куклу.
— Давайте проберемся на кухню: надо что-нибудь взять в дорогу, — сказал Сэм.
Между тем сестры вывели воспитанников во двор. Толпа наседала на монахинь, выкрикивая ругательства и угрозы, и все же не решалась тронуть ни их, ни негритят, которые, сгрудившись в кучу, жалобно хныкали и испуганно таращили сверкающие белками глаза.
В конце концов погромщики побежали вдоль здания, тыкая факелами в деревянные части и забрасывая внутрь горящие тряпки. Вскоре кое-где заиграли язычки пламени, а после запылал настоящий пожар.
Сэм чувствовал себя на кухне, как дома. Он попробовал завтрак, которым их так и не успели накормить, проверил шкафчики и покидал в найденный тут же холщовый мешок галеты и несколько яблок. Потом взял большой нож и забрался на стол, чтобы отрезать кусок окорока, и вдруг застыл.
Из-под кухонной двери, словно призрачные змеи, ползли языки пламени. Мальчик спрыгнул со стола и распахнул дверь, намереваясь узнать, что происходит, а на самом деле приглашая огонь в гости.
В мгновение ока на нем занялась одежда, и он в ужасе пытался сбить пламя голыми руками. Увидев огонь, Розмари забилась в угол возле большой плиты, по-прежнему не выпуская из рук куклу.
Эта картина оставалась в сознании Конни до конца его жизни. Все купалось в огне, предметы словно бы двигались в волнах пламени и казались живыми. Жар сделался нестерпимым, они будто бы находились в огромной печи. Розмари кричала, но он не слышал ее крика. На руках Сэма лопалась кожа, но Конни не знал, как ему помочь.
Когда он решил, что все кончено и они сгорят живьем, его взгляд уперся в люк в полу. Вероятно, то был вход в погреб или подвал. Задыхаясь от дыма, он вцепился в железную ручку, которая успела накалиться, и что есть силы рванул на себя.
Он не знал, что находится внизу, потому что там было темно, тем не менее втолкнул в отверстие Розмари. С Сэмом было сложнее — на нем горела одежда, и его нельзя было схватить. Конни не знал, что подсказало ему хлестать друга попавшимися под руку и не успевшими заняться тряпками. Он сумел сбить пламя, но после того, как он помог Сэму пролезть в люк, на его пальцах вздулись волдыри, а в руках оказалась целая пригоршня спаленных волос друга.
Дети очутились в большом сыром подвале, где хранились кое-какие припасы — засоленное на зиму мясо и овощи в больших бочках. На уровне земли были проделаны забранные решетками окошки. Коннор прижался лицом к одному из них и принялся кричать, но, похоже, его никто не слышал. Розмари тихо плакала. Сэм лежал на полу и стонал от боли в обожженном теле.
Гул пламени сливался с гулом ветра. Сестра Меганн не сводила глаз с горящего приюта. Из глубины души поднималась едкая горечь. Ей было безумно жаль того, что забирал огонь: детских вещей, мебели, книг. Пахло гарью и дымом. Но она была спокойна хотя бы оттого, что к этому не примешивался запах горелого человеческого мяса.
День за днем ценой жестоких ошибок и невероятных усилий она приводила в движение этот маленький мир. Теперь, когда был проделан столь немыслимый путь и совершен такой труд, все превратилось в золу и пепел.
Остались дети, их души, в которые она успела или не успела что-то вложить. Сестра Меганн надеялась, что ей не придется все начинать заново.
Когда Джейк ушел по делам, Лила принялась собираться, хотя она всего два дня назад встала с постели и была еще слаба. Перебирая одежду и обувь, она внезапно поняла, что у нее никогда не было любимых, дорогих сердцу вещей, тех милых пустяков, наивных талисманов постоянства и счастья, которые люди бережно хранят и повсюду возят с собой.
Лила задавала себе вопрос, как ее вообще угораздило влюбиться? Большую часть жизни она провела среди людей, которые сходились, спаривались, как это делают животные, и расходились, после чего женщина рожала ребенка и воспитывала его в одиночку. Если где-то и возникало подобие семьи, она быстро распадалась. В окружающем человеческом мире, равно как и в природе, было так мало романтики, что едва ли стоило искать ее в собственной жизни. Между двумя существами — будь то животные или люди — постоянно возникает определенное притяжение, где выбор делает отнюдь не разум, и все же далеко не всегда эти отношения можно назвать любовью.
Лила пыталась быть циничной, но не могла. Она все еще любила Джейка и понимала, что своим уходом прежде всего ранит собственное сердце. И все же она решила его покинуть, ибо ей не хотелось уподобляться собаке, которая выказывает безграничную преданность своему хозяину, даже если он утопил ее щенят.
Она собрала только самые необходимые вещи и не тронула денег. Самое странное заключалось в том, что Лила не хотела ничего забывать и думала, что и как долго ей удастся сохранить в своей памяти? Полную доброты улыбку, красоту рук Джейка, которая привлекла ее в первый же день, когда они познакомились? Слабый запах мыла от его кожи? Тепло последнего прикосновения, сладость недавнего поцелуя?
Лила вышла из квартиры и закрыла дверь на ключ. У Джейка был свой. Она подумала было, не оставить ли записку вроде «Я даю тебе свободу», но потом решила не делать этого, ибо никакие слова не могли объяснить ее чувств.
Она совершенно не знала, куда идти, и понятия не имела о том, что на улицах неспокойно. Унга дала ей немного денег, и Лила рассчитывала, что ей удастся продержаться некоторое время. Однако она не обладала тем характером, какой был у индианки, в ее душе прочно поселились нерешительность и страх.
Если Унгу выгоняли из какой-то таверны, она молча поворачивалась спиной и медленно, с достоинством удалялась, тогда как Лила убегала сломя голову, боясь, как бы ее лишний раз не оскорбили, а то и ударили.
Потому она весь день бродила по городу, не решаясь поискать пристанище, и под вечер настолько устала, что уже не отдавала себе отчета в происходящем. Лила слышала стук колес экипажей и шум голосов, но все это будто существовало за какой-то стеной.