Сюзан Ховач - Богатые — такие разные

— Ощущение такое, словно умираешь, — говорила я Полу. — Англия живет своей обычной жизнью, но меня там нет. Я могу лишь всматриваться в нее со стороны, из моей параллельной борозды времени, пытаясь увидеть происходящее там, за океаном.

Море способствовало столь иллюзорному восприятию действительности. Просыпаясь по утрам, я любовалась водами Саунда, купаясь в этом пронзительном свете, и чувствовала себя как во сне. Только услышав голоса садовников, обсуждавших события на бирже, я осознавала постоянно звучавшую барабанным боем реальность, и тогда перед моим мысленным взором представали не облака, стремительно проносившиеся над норфолкским Бродлендом, а солнце, заливавшее ущелья Уилл и Уолл-стрит.

Когда Салливэны попытались вовлечь меня в свою компанию, Пол воспрепятствовал этому по причинам, которых никогда не объяснял, но я полагаю, он просто не хотел, чтобы я встречалась с Сильвией. Я не возражала. Я, разумеется, не жаждала повторения того ужасного вечера, когда я увидела Сильвию, и поэтому моя светская жизнь проходила в обществе не Салливэнов, а Клейтонов, в их квартире в верхнем Вест-Сайде, в Манхэттене. Перед каждой вечерней встречей с Полом я заходила на ленч к Грэйс. Если же мы с ним ограничивались ленчем в отеле, я оставалась в Манхэттене и проводила вечер с Клейтонами. Заключив молчаливое соглашение не говорить о Поле, мы с Брюсом быстро поняли, что между нами не существует никаких трений. Грэйс же, хотя порой и утомляла своими разговорами об эмансипации женщин, так интересовалась французской литературой, что это вполне нейтрализовало ее увлечение социальными проблемами. Я радовалась встречам с профессорами, студентами, художниками и другими представителями богемы, постоянными гостями Клейтонов. Разговоры там шли оживленные, атмосфера способствовала расслаблению, и риторика Брюса навевала на меня воспоминания о Кембридже, когда я до изнеможения спорила о доктринах Ницше и Маркса со своими первыми однокашницами, синими чулками.

Почему-то эти проблемы было гораздо приятнее обсуждать с Брюсом. Большинство интеллектуалов, угодивших в ловушку политического идеализма, обычно выглядели по-идиотски. У Брюса же внушающий благоговейный трепет интеллект сочетался с незаурядным ораторским искусством. Его взгляды могли быть как экстремальными, так и непрактичными, но было бы крайне трудно представить их смешными. Главным его коньком была необходимость уничтожения капитализма — тема, которая в то время в Нью-Йорке не могла не казаться совершенно абсурдной. Однако, когда Брюс говорил, что громадное колесо уоллстритовской рулетки — это социальное зло, а смазывающие его банкиры представляют угрозу для общества, все мои сомнения в отношении нравственности капитализма словно пробуждались от зимней спячки.

К тому времени, когда я встретилась с Брюсом, он уже смотрел на свои высказывания, как на «глас, раздающийся в пустыне», поднятый против пороков капитализма, и чем больше богатств текло в то лето на Уолл-стрит, тем более пронзительно звучал его одинокий голос. В начале мая он основал общество под названием «Граждане за воинствующий социализм», и по воскресеньям его сторонники выступали на Юнион Сквер с речами перед собиравшейся их послушать злобно настроенной толпой.

— Мне бы не хотелось, чтобы Брюс связывался с обществами такого рода, — с тревогой призналась мне в июле Грэйс. — Это попахивает лунатизмом, но Брюс ничего не хочет слушать. Как вы думаете, что мне делать? Только подумайте, как ужасно будет, если его арестуют! Как, черт возьми, я смогла бы сообщить об этом Элизабет?

— Я не вижу ничего плохого в этих еженедельных сборищах, где они приветствуют друг друга словами: «Хайль Ленин», но думаю, что Брюсу следовало бы отойти от этого ужасного человека Краснова. Мне он кажется почти шизофреником. Я даже не думаю, что он троцкист. Он больше похож на последователя Сталина.

— Но он единственный настоящий русский, с которым мы подружились! — встревоженно заметила Грэйс, сетуя на то, что большинство русских эмигрантов в Нью-Йорке — монархисты.

— Как называется общество Брюса — «Граждане за воинствующий социализм»? — спросил Пол, неожиданно заставший меня как-то в субботу после обеда на частном пляже Салливэнов, где я принимала солнечные ванны. — Вы тоже его член?

— Боже мой, да нет же! Это для меня слишком эксцентрично, нет уж, спасибо! А как вы о нем узнали?

— У меня есть люди, чьим делом является выявление подобных вещей… Так вы считаете, что Брюс стал чудаком?

— Вроде бы. Это очень беспокоит Грэйс.

— Жалко, — коротко бросил Пол. — А я-то думал, что он успокоился после возвращения Грэга Да Косты в Мехико.

Я рассказала Полу о встрече с Грэгом Да Костой, но оказалось, что ему уже было об этом известно. Он следил за Де Костой, и его детектив видел, как я выходила из квартиры Теренса.

— Да Коста произвел на меня сильное впечатление, — помолчав, сказала я. — Я не ожидала, что он такой… — какое американское слово подошло бы для его описания?

— Я не знаю, как я бы его назвал, — заявил Пол. — Я сказал бы, что он являет собой самый угнетающий пример того, как аристократическая американская семья может опуститься до самого дна за одно поколение. Подлец — вот так бы кратко можно его назвать на вашем английском языке.

— Мне не понравилось, как он говорил, что вы, якобы, обязаны его содержать. Пол, не шантажирует ли он вас? Я знаю, вы говорили, что чувствуете себя обязанным оказывать финансовую помощь братьям Да Коста, потому что они когда-то были пасынками Викки, и вы были так огорчены самоубийством Джея, но…

— Я знаю слишком много, чтобы позволить себе быть таким сентиментальным. Пусть это будет для вас уроком, дорогая! Если вам когда-нибудь встретится такой паразит, как Да Коста, спрячьте свои милосердные инстинкты и никогда не показывайте ему цвет ваших денег! — Пол помолчал, по-прежнему улыбаясь, но когда по мне вдруг прошла дрожь, резко добавил: — Не беспокойтесь о Грэге. Я знаю очень хорошо, какие чувства он питает ко мне, но он — последняя из моих проблем. Вам не следует считать, что Грэг Да Коста всерьез намерен тронуть курицу, несущую золотые яйца.

К нам подбежал Элан с полным ведерком воды.

— А Брюс Клейтон? — стремительно спросила я.

— Одни слова и никакого дела, как и у всех настоящих интеллектуалов. В отношении Брюса я боюсь одного: как бы он не оказался политическим тупицей и не разрушил свою многообещающую научную карьеру… А вот и мисс Окс с лимонадом. Поручите ей на несколько минут Элана, Дайана, и пройдемся по берегу. Мне нужно кое-что с вами обсудить.