Диана Гэблдон - Чужеземец. Запах серы
Он качнулся назад и задумался. Медленно поднял оба указательных пальца, свел их кончики вместе и долго смотрел на них. Наконец покачал головой и улыбнулся.
— Не знаю, chere madame. Вы поймите, эта не та ситуация, с которой готов столкнуться исповедник. Мне придется подумать. И молиться. Да, несомненно, молиться. Сегодня ночью я обдумаю вашу ситуацию во время Неустанного Поклонения. А завтра, возможно, смогу дать вам совет.
И ласково показал мне, что следует преклонить колена.
— А пока, мое дитя, я отпущу вам грехи. Каковы бы они ни были, верьте, что они будут прощены.
Он поднял, благословляя, руку, положив другую мне на голову.
— Те absolve, in nomine Patri, et Filii…
И помог мне подняться.
— Спасибо, святой отец, — сказала я. Неверующая, я выбрала исповедь только для того, чтобы заставить его отнестись ко мне серьезно, и удивилась, почувствовав значительное облегчение своего бремени. Возможно, дело в том, что я наконец-то смогла поведать другому всю правду.
Ансельм помахал рукой.
— Увидимся завтра, chere madame. А пока отдохните как следует, если сможете.
Он направился к двери, аккуратно сворачивая епитрахиль.
Уже в дверях он остановился, обернулся и улыбнулся мне. В глазах вспыхнуло детское возбуждение.
— И, может быть, завтра… возможно, вы сумеете рассказать мне… на что это похоже?
Я улыбнулась в ответ.
— Да, святой отец. Расскажу.
Он ушел, а я заковыляла по коридору, чтобы проведать Джейми. Мне доводилось видеть трупы в лучшем состоянии, но грудь его поднималась и опадала равномерно, а зловещий зеленый оттенок кожи исчез.
— Я бужу его каждые несколько часов, чтобы он проглотил несколько ложек супу, — тихо сказал возникший рядом брат Роджер. Он перевел взгляд с пациента на меня и заметно отшатнулся в сторону. Вероятно, следовало сначала причесаться. — Э-э… может, вы тоже… не откажетесь?
— Нет, спасибо. Я думаю… я думаю, стоит поспать еще немного.
Меня больше не давило чувство вины и уныния, но по моим конечностям расползалась дремотная, удовлетворенная тяжесть. Уж не знаю, была причиной тому исповедь или вино, но, к своему удивлению, я обнаружила, что стремлюсь назад в постель, к забытью.
Я наклонилась и прикоснулась к Джейми. Он был теплым, но без намеков на жар. Я нежно погладила взъерошенные рыжие вихры. Уголок его рта шевельнулся и вернулся на место. Но поднимался он вверх. В этом я была уверена.
Небо было холодным и влажным, оно заполняло горизонт серой пустотой, сливавшейся с серыми туманами холмов и угрюмой коркой снега, выпавшего неделю назад, и монастырь казался укутанным в кокон грязного хлопка. Даже внутри него зимнее безмолвие давило на обитателей. Речитатив во время Литургии часов в церкви был приглушенным, толстые каменные стены, казалось, поглощали все звуки и сдерживали суету повседневных хлопот.
Джейми проспал почти двое суток, просыпаясь только для того, чтобы сделать несколько глотков супа или вина. Проснувшись окончательно, он начал приходить в норму обычным манером здорового молодого человека, неожиданно лишившегося сил и независимости, которые всегда принимал, как должное.
Другими словами, он примерно сутки наслаждался тем, что с ним все нянчились, а потом начал упрямиться, сделался беспокойным, вспыльчивым, раздражительным, трудным в общении, капризным, и пребывал в исключительно плохом настроении.
Раны на плечах болели. Раны на ногах чесались. Ему надоело лежать на животе. В комнате слишком жарко. Рука болит. От дыма глаза так щиплет, что он не может читать. Его тошнит от супа, целебных напитков и молока. Он хочет мяса.
Я узнавала симптомы быстро возвращающегося здоровья и радовалась им, но была готова смириться только с некоторыми из них. Я открывала окно, меняла ему простыни, прикладывала к спине мазь из календулы и намазывала ноги соком алоэ. Потом позвала послушника и попросила принести суп.
— Я не буду есть эти помои! Мне нужна нормальная еда! — он раздраженно оттолкнул поднос, и суп расплескался по салфетке, прикрывавшей миску.
Я скрестила руки и уставилась на него. Властные синие глаза уставились в мои. Он стал худым, как рельса, скулы торчали под обтянувшей их кожей. Хотя Джейми быстро выздоравливал, расстроенный желудок еще долго не придет в норму. Он не всегда удерживал даже суп и молоко.
— Получишь другую еду, когда я позволю, — сообщила я, — и не раньше.
— Хочу сейчас! Ты что думаешь, можешь распоряжаться тем, что мне есть?
— Да, чертовски точно! На случай, если ты забыл, доктор здесь — я.
Он опустил ноги, определенно собираясь встать. Я уперлась рукой ему в грудь и толкнула его обратно.
— Твое дело — оставаться в этой самой постели и делать то, что тебе велят, хотя бы раз в жизни, — рявкнула я. — Ты еще не готов встать и еще не готов для другой еды. Брат Роджер говорит, что сегодня утром тебя опять вырвало!
— Пусть брат Роджер занимается своими делами, и ты тоже, — процедил он сквозь зубы, пытаясь встать, протянул руку и схватился за край стола С заметным усилием Джейми поднялся на ноги и теперь, покачиваясь, стоял.
— Ложись в постель! Ты сейчас упадешь! — Он сильно побледнел, и даже небольшое усилие, нужное для того, чтобы удержаться на ногах, заставило его облиться холодным потом.
— Нет, — ответил он. — Если упаду, это мое личное дело.
На этот раз я действительно разозлилась.
— Ах вот как! А кто, по-твоему, спас твою несчастную жизнь? Ты все сделал сам, так, что ли? — Я схватила его за запястье, чтобы заставить лечь, но он выдернул руку.
— А я тебя не просил! Я сказал тебе, чтобы ты уезжала, нет? И не понимаю, зачем было так трудиться и спасать мою жизнь, если теперь ты собираешься уморить меня голодом — разве что тебе нравится за этим наблюдать!
Это было уже чересчур.
— Свинья неблагодарная!
— Мегера!
Я выпрямилась в полный рост и угрожающе ткнула пальцем в сторону кровати. С властностью, выработанной за годы работы медсестрой, я произнесла:
— Ложись в постель сию же секунду, ты, упрямый, настырный, дурацкий…
— Шотландец, — лаконично закончил Джейми, сделал шаг к двери и упал бы, не попадись ему под ноги табурет. Джейми тяжело плюхнулся на него и сел, покачиваясь. Глаза его из-за головокружения затуманились. Я сжала кулак и погрозила ему.
— Прекрасно! — сказала я. — Чертовски хорошо! Я закажу тебе хлеба и мяса, а после того, как тебя вырвет и все это окажется на полу, можешь встать на четвереньки и вычистить все самостоятельно! Я этого делать не буду, а если сделает брат Роджер, я с него живьем шкуру сдеру!
Я вихрем вылетела в холл и с грохотом захлопнула за собой дверь, как раз вовремя, потому что в следующую секунду об нее ударился фаянсовый таз для умывания. Я обернулась и увидела заинтересованную аудиторию, понятное дело, привлеченную грохотом. Брат Роджер и Муртаг стояли рядышком, рассматривая мое пылающее лицо и тяжело вздымавшуюся грудь. Роджер выглядел обескураженным, а по морщинистому лицу Муртага, прислушивающегося к потоку гаэльских непристойностей, расплывалась широченная улыбка.
