Александра Риплей - Возвращение в Чарлстон
Гарден показала на две лепешки. У нее уже слюнки потекли. Арахисовые лепешки всегда имели притягательность запретного плода: Занзи и мама не позволяли их есть. Гарден лишь дважды решилась нарушить запрет и потом долго боялась, что об этом узнают.
Она нырнула в ближайшую парадную, достала из пакета лепешку и впилась в нее зубами, от удовольствия у нее даже слезы выступили на глазах. Арахис, мед и апельсиновая кожура создавали удивительное сочетание соленого, сладкого, кислого. Она съела и вторую лепешку, получая удовольствие и от лакомства, и оттого, что ест на улице. Потом она направилась к дому, который все еще считала своим в Чарлстоне.
Он показался ей прямо крошечным. Гарден прошла мимо, даже не узнав его. Она не помнила, что ее старый дом такой маленький. И полуразрушенный. Неужели этот угол и раньше выпавшими кирпичами напоминал беззубый старческий рот? А эта краска всегда была такой грязной и облезшей? Она стояла в тени. Прохлада зимнего вечера пробиралась сквозь одежду.
Она быстро прошла по Трэдд-стрит, мимо причала, где садилась на яхту, покидая Чарлстон, вдоль Ист-Бэй-стрит до Ист-Бэттери и дома, где теперь жила ее мать.
– Уэнтворт звонила каждые десять минут, – сообщила Маргарет. – Ее звонки не дали мне отдохнуть.
– Извини. Я сейчас ей позвоню. – Гарден сняла перчатки и шляпу. Правая перчатка была липкой, к ней пристали крошки арахисовой лепешки. Гарден сняла ее и сунула в рот. – Мама, я не помню, моя комната выходит окнами на улицу или в сад?
– В сад.
– Я бы хотела наоборот. Мне нравится слушать по утрам крики продавцов креветок и овощей.
– Но зачем, Гарден? Они же будут будить тебя.
– У нас в Нью-Йорке нет уличных разносчиков. Я хочу их послушать.
– Ну хорошо, делай как хочешь. Я велю Занзи перенести твои вещи.
Телефон зазвонил прежде, чем она успела сказать «спасибо».
* * *Гарден подъехала к дому Уэнтворт и поставила машину недалеко от того места, где покупала сладости. По дороге она остановилась и выбросила перчатки – свидетельство своего преступления – в воду. Не стоит давать Занзи повод для обвинений. Придется признаваться в содеянном, а она не испытывала никаких угрызений совести. Перчатки – это пустяк. Сколько еще у нее точно таких же!
Гарден выразила бурный восторг по поводу свадебных подарков и приданого Уэнтворт. Сама она прислала невесте отделанные кружевами шелковые пеньюар и ночную рубашку, а также серебряный набор для пунша от мистера и миссис Харрис. Он ярко выделялся среди других подарков.
– О Боже, Уэнтворт, мне даже неудобно, они выглядят так вызывающе, – извинилась Гарден. – Но я же не могу притворяться бедной. Я надеялась, ты поймешь.
Уэнтворт отнюдь не была смущена.
– Они мне ужасно нравятся именно такими, какие есть. Когда у меня будет ребенок, я буду купать его в чаше для пунша. Серебряная ложечка на зубок не идет ни в какое сравнение с серебряной ванночкой.
Они пообедали с родителями Уэнтворт. По чарлстонским меркам это была весьма изысканная трапеза, и хозяева старательно поддерживали разговор. «Конечно, – подумала Гарден, – Уэнтворт рассказала им о жизни в Нью-Йорке и Саутхемптоне. Они, должно быть, думают, что я ожидаю, чтобы мне прислуживали Гарольд или Элси». Она понимала, что мистер и миссис Рэгг никогда уже не смогут держаться с ней непринужденно. А возможно, и никто в Чарлстоне. «Чем скорее я уеду, тем лучше для всех, – подумала она с горечью. – Я ничуть не изменилась. Это они стали другими».
62
– Креветки, креветки, сырые креветки! Берите скорее креветки!
Крик этот разбудил Гарден на рассвете. Она по привычке протянула руку к колокольчику на столике у кровати. Там его не оказалось.
«Черт возьми, – подумала она, – спускаться вниз за кофе, да еще разговаривать с Занзи, пока пьешь…» Она повернулась на другой бок и снова заснула. Потом ее разбудил разносчик овощей. На этот раз Гарден встала и подошла к окну послушать. Она увидела реку с неподвижной, гладкой, как зеркало, водой, сверкающей под лучами утреннего солнца. Зеленовато-серая вода напоминала олово. Небо было такого же цвета. Солнце еще не успело очистить его от зимней дымки. Белая чайка носилась по серому небу и ныряла в серую воду, выхватывая оттуда серебряную рыбу. Потом опять все замерло, кроме доносящихся издалека криков зеленщика. Кругом царили мир и покой.
Над крышами разнесся звон колоколов церкви Святого Михаила.
– «Верни кота, Дик Виттенгтон», – тихо пропела с ними Гарден. И еще раз. «Половина – интересно чего», – подумала она и сказала вслух: – Половина после кофе.
Накинув кашемировый халат и домашние туфли, она сбежала вниз, в кухню.
– С добрым утром, Занзи, – пропела Гарден.
– Чего это ты поднялась? Еще только половина девятого.
– Я принюхиваюсь, пахнет ли уже кофе. И кажется, чувствую его запах.
– Что-то ты уж больно разбаловалась, как стала янки, – проворчала Занзи.
Утром Гарден отправилась в Барони навестить Ребу, Метью и остальных друзей в поселке. Реба восхищалась ее платьем, новой прической и удивлялась, как удалось решить проблему двухцветных волос Гарден.
– Это надо же, я все время красила одежду, но мне и в голову не приходило, что людей тоже можно красить.
Гарден рассказала им о Джоне и попыталась уговорить навестить его.
– Может, и съездим, – ответил Метью. Гарден поняла, что этого никогда не случится. Вернувшись в город, Гарден вдруг решила заехать в Эшли-холл. Она бы очень хотела повидать мадемуазель Бонгранд, рассказать, что уезжает на Лазурный берег. Дверь открыла служанка.
– Никого нет, – сказала она. – Сейчас каникулы. О Господи! Какая же она глупая. Конечно, никого здесь быть не может.
– Вы здесь недавно? – спросила Гарден. – Я раньше здесь училась. Меня зовут Гарден Трэдд. Я теперь живу не в Чарлстоне и просто хотела навестить старую школу. Можно войти?
Служанка неохотно впустила ее. Гарден вошла в холл и, как всегда, ощутила радость при виде спиралью поднимающейся вверх лестницы.
– Я даже не представляла, как люблю это место, – тихо произнесла она.
– Да, мэм, но мне еще надо мыть полы.
– Понимаю. Спасибо, что позволили войти. – Гарден шла по дорожке, держась, словно на уроке хороших манер. Как они все смеялись, когда она демонстрировала свое умение носить на голове корзину с бельем! Надо не забыть показать это в Нью-Йорке. Можно будет устроить настоящее соревнование. Такое, в котором она будет победительницей.
– Гарден, дорогая, я так рада, что ты приехала, – поцеловала ее Элизабет Купер. – Садись и расскажи мне о большом городе. Ты можешь остаться пообедать? Надо было спросить, когда ты позвонила, но я так обрадовалась, что обо всем забыла.
