Джудит Макнот - История любви леди Элизабет
Свирепый голос Яна прозвучал как удар хлыста:
– Вон отсюда!
– Вон? – злобно повторил Джулиус. – Это мой дом. Вы не купили его вместе с ней.
Не глядя на Элизабет, Ян резко спросил ее:
– Ты хочешь его?
Хотя Джулиус все еще не осознал глубину гнева, охватившего Яна, Элизабет увидела, как сдерживаемая ярость исходила из всей его сильной фигуры, и мурашки страха пробежали у нее по спине.
– Я… я хочу чего?
– Этот дом.
Элизабет не знала, что она должна ему сказать и в каком он находится настроении, и страшно боялась сказать не то, что нужно.
Голос Люсинды заставил всех, кроме Яна, посмотреть на нее, когда она с холодным вызовом взглянула на Торнтона.
– Да, – сказала Люсинда, – она хочет.
Ян, воспринявший ее слова как поддержку Элизабет, все еще не спускал пронзительного взгляда с Джулиуса.
– Вы встретитесь с моим банкиром утром, – грозно сказал он. – А теперь убирайтесь!
Наконец, кажется, Джулиус понял, что его жизни угрожала нешуточная опасность, и он, схватив шляпу, направился к двери.
Медленно и с нарочитой угрозой Ян повернулся и посмотрел на него, и то, что Джулиус увидел в его стальном взгляде, заставило мистера Камерона уйти, не обсуждая вопрос о цене.
– Я думаю, – неуверенно сказала Элизабет, когда передняя дверь с грохотом захлопнулась за ним, – нам следует подкрепиться.
– Прекрасная мысль, моя дорогая, – поддержал священник.
По зову Элизабет появился Бентнер и, свирепо взглянув на Яна, посмотрел на свою хозяйку с чувством необычайной симпатии, затем пошел за подносом с напитками и едой.
– Ну, вот, – сказал Дункан, удовлетворенно потирая руки, – я должен был записать некоторые… э… новые условия брачного договора.
Следующие двадцать минут Элизабет требовала уступок, Ян уступал, Дункан записывал, а вдовствующая герцогиня и Люсинда слушали, плохо скрывая свое ликование. За все это время Ян поставил только одно условие, да и то только потому, что к этому его принудило чистое чувство противоречия, потому что все наслаждались затруднительным положением, в которое он попал. Ян сделал оговорку, что ни одна из предоставляемых Элизабет свобод не вызовет сплетен, будто она наставляет ему рога.
Герцогиня и мисс Трокмортон-Джоунс нахмурились от того, что подобные слова упоминаются в их присутствии, но Элизабет согласилась, величественно наклонив золотоволосую голову, и вежливо сказала Дункану:
– Я согласна, вы можете это записать.
Ян улыбнулся ей, и Элизабет смущенно ответила ему улыбкой. Наставить рога, как было известно Элизабет, означало что-то вроде неприличного поведения, для чего требовалось застать даму в спальне с мужчиной, который не являлся ее мужем. Эти весьма неполные сведения она получила от Люсинды Трокмортон-Джоунс, которая, к сожалению, действительно этому верила.
– Что-нибудь еще? – наконец спросил Дункан, и когда Элизабет покачала головой, заговорила герцогиня:
– Так вот, хотя, может быть, это и не надо записывать. – Повернувшись к Яну, она сурово сказала: – Если у вас есть хоть малейшее намерение объявить об этой помолвке завтра, выкиньте это из головы.
Яну хотелось предложить ей выйти вон тоном чуть-чуть помягче того, каким он выгнал из дома Джулиуса, но понял, что в ее словах была горькая истина.
– Вчера вечером вы приложили немало усилий, чтобы создать впечатление, что два года назад между вами ничего не было, кроме легкого флирта. И если вы не пройдете через общепринятый ритуал ухаживаний, на который Элизабет имеет полное право рассчитывать, никто никогда этому не поверит.
– Что вы предлагаете? – коротко спросил Ян.
– Один месяц, – без колебаний сказала герцогиня. – Один месяц наносить ей визиты, как положено, сопровождать на обычные рауты и так далее.
– Две недели, – возразил Ян, стараясь проявить терпение.
– Очень хорошо, – согласилась герцогиня, оставив у Яна впечатление, что две недели – это все, на что она, в любом случае, надеялась. – Затем вы можете объявить о помолвке и пожениться через… два месяца.
– Две недели, – решительно повторил Ян, протянув руку за чашкой чая, которую поставил перед ним дворецкий.
– Как угодно, – сказала герцогиня.
Тут произошли две вещи одновременно: Люсинда Трокмортон-Джоунс фыркнула, как понял Ян, это должно было означать смех, а Элизабет выхватила чашку жениха почти из рук.
– В ней… пылинка, – нервно объяснила она, отдавая чашку Бентнеру и сердито качая головой.
Ян хотел взять с тарелки сандвич. Элизабет заметила довольное выражение лица Бентнера и выхватила его тоже.
– Какое-то насекомое, кажется, попало в него, – объяснила она Яну.
– Я ничего не вижу, – заметил Ян, озадаченно глядя на свою нареченную.
Лишенный чая и еды, он взял бокал вина, который дворецкий поставил перед ним, затем, подумав, сколько пережила Элизабет за день, предложил вино ей.
– Благодарю вас, – сказала она со вздохом, вид у нее при этом был обеспокоенный.
Рука Бентнера стремительно опустилась и выхватила у нее бокал.
– Еще одно насекомое, – произнес дворецкий.
– Бентнер! – в негодовании воскликнула Элизабет, но ее голос потонул во взрывах смеха Александры Таунсенд, которая опустилась на кушетку, трясясь от необъяснимого веселого смеха.
Ян сделал лишь один вероятный вывод: они все испытывали нервное переутомление от слишком сильного стресса.
Глава 24
Герцогиня считала, что ритуал ухаживаний следует начать сейчас же, с бала сегодня вечером, и Ян ожидал, что Элизабет обрадуется этому после почти двух лет вынужденной ссылки в деревне, особенно сейчас, когда накануне она преодолела самый высокий барьер. Вместо этого Элизабет избегала разговора о бале, настаивая на том, что она хочет показать Яну Хейвенхерст и, возможно, позднее побывает на балу или двух.
Герцогиня оставалась непреклонной, Элизабет продолжала сопротивляться, а Ян наблюдал за спором с некоторым недоумением. Так как Хейвенхерст находился всего лишь в полутора часах езды от Лондона, он не понимал, почему одно исключает другое. Ян даже высказал это, и увидел, как Элизабет с беспокойством посмотрела на Александру и покачала головой, как бы отказываясь от такого предложения. В конце концов, было решено, что Торнтон завтра приедет в Хейвенхерст, а Александра Таунсенд с мужем будут там для соблюдения приличий – это понравилось Яну несравненно больше, чем необходимость терпеть холодную торжествующую физиономию Люсинды Трокмортон-Джоунс.
Торнтон возвращался домой, забавляясь мыслью о том, какова будет реакция Джордана, когда тот узнает, что Алекс назначила его целый день и вечер играть роль дуэньи Яна, с которым он когда-то играл в большей части лондонских игорных домов, светских и несветских.
