Виктория Холт - Индийский веер
Она была действительно испугана, и Фабиан понял причину ее страха, поэтому было решено, что мы с ней должны идти впереди него, а он, наблюдая за нами, но соблюдая дистанцию, в случае чего должен был прийти нам на помощь.
Вот так я вернулась обратно в дом Салара.
Остаток ночи я пролежала ошеломленная на своем тюфяке.
Жизнь изменилась. Теперь улицы Деди были более безопасными, хотя еще возникали периодические вспышки ярости, но мятеж, безусловно, был подавлен. Англичане добивались одного успеха за другим, и становилось очевидным, что порядок наконец будет восстановлен, хотя на это может потребоваться время. Я уже могла выходить на улицу, но никогда не отлучалась далеко. Фабиан все еще был в доме, и я время от времени виделась с ним.
Мы очень много говорили с ним о положении здесь. Фабиан никогда не обсуждал будущее. Позже я поняла: это было оттого, что он не верил в возможность нашего общего будущего.
Смерть несколько отступила. Она уже не была слишком близко, но и не отступила совсем.
Главной заботой Фабиана было вывезти нас из страны. Он постоянно наводил справки, насколько безопасным было бы для нас путешествие к побережью. Англичане добились больших успехов в Раджпутане34, Малзе35, Бераре и некоторых других отдаленных местах.
Теперь для меня было безопасно приходить в дом, но Фабиан не хотел, чтобы я появлялась там слишком часто. Он думал, что некоторые из людей Хансама могут оказаться рядом и попытаться отомстить за его смерть, и с этой целью они могут убить любою, жившего в этом доме. Я должна была прятаться у Салара до тех пор, пока не будет организовано все, связанное с нашим выездом в страну.
Фабиан не покидал Дели.
Он сказал мне, что, по всей видимости последние события положат конец существованию Компании как таковой. Стали распространяться слухи, что торговая компания не может управлять страной. Это были не очень хорошие известия, и Фабиан полагал, что, когда все это будет решено, место займут другие формы правительства.
— Вы имеете в виду, что мы по-прежнему сохраним в Индии свои интересы?
— Скорее всего, да. Тут нет вопроса. Но я уверен, что будет действовать новое законодательство.
Я любила время, проводимое с ним. Казалось, что близость между нами росла, Я очень смягчилась, поскольку меня навсегда изменили те жуткие обстоятельства, свидетелем корых я оказалась. Я никогда не смогу забыть Лавинии, распростертой поперек кровати. Я никогда не смогу избавиться от воспоминания о веере из павлиньих перьев. Я всегда буду помнить взгляд удивления и ужаса, застывший на ее лице. Я так часто думала о ней… о ней, которая жила в мире грез, где она всегда была прекрасной сиреной, обожаемой галантными рыцарями. Что она подумала, когда оказалась лицом к лицу с ужасной реальностью? Возможно, ответ был в этих дико смотрящих глазах.
Я часто произносила ее имя вслух. «Лавиния… Лавиния, почему ты не пошла со мной, когда я умоляла тебя об этом? Почему ты помедлила? Действительно ли ты поверила, что Хансам был твоим преданным рабом и что тебе не будет причинен никакой вред, пока он там? Ох, бедная заблуждавшаяся Лавиния!»
Фабиан был глубоко потрясен всем случившимся, но он был реалистом. Лавиния была мертва. Ничто не могло вернуть ее. Ее смерть была результатом ее собственной глупости. И теперь в первую очередь нам следует подумать о детях.
Приход нового года совпал с концом восстания в Бенгалии и большей части Центральной Индии. Бахадур Шаха, последнего Могола, судили, признали виновным в государственной измене и выслали в Бирму. Порядок потихоньку восстанавливался. Я все еще продолжала много думать о Дугале, Элис и Томе. Казалось, что все они еще должны были быть в Лакхнау, поскольку мы не имели от них никаких известий. Я очень боялась, что с ними могло что-то случиться.
Жизнь стала более сносной. Мы все еще жили в доме Салара, но теперь были свободнее, и для нас не было необходимости скрывать, кто мы такие. Наши люди вернулись в Дели. У нас не было причин бояться сикхов, которые всегда были настроены лояльно по отношению к правлению англичан и сознавали пользу, которую те им приносили.
Я не стала перебираться с детьми в дом, потому что боялась пробудить их воспоминания и вызвать вопросы относительно их матери. Фабиан сам приходил в. дом Салара. Все были рады его видеть, но были несколько сдержанны в проявлении своих чувств, поскольку все еще немного боялись его.
Он изменился. Теперь он был серьезнее. То, что случилось с Лавинией, подействовало на него более глубоко, чем я предполагала. Кроме того, в этом разгроме он потерял нескольких друзей и коллег. Я полагала, что уже никто из тех, кому пришлось пережить все это, никогда не сможет стать вновь таким же беззаботным, как раньше. Каждый будет воспринимать жизнь серьезно.
Наши беседы теперь были очень реалистичными, и мы много говорили о том, что происходило в этой стране. Между нами больше не было тех словесных битв. Я чувствовала, что наши отношения — какими бы глубокими они сейчас ни были — должны измениться, когда мы вернемся к более нормальной жизни. Возможно, мы сблизились более тесно, но эти отношения могли оказаться поверхностными.
Я часто думала о том, что уже никогда не буду той, какой была раньше. Я неоднократно повторяла себе, что не должна придавать слишком большого значения своим новым взаимоотношениям с Фабианом, поскольку мы оторваны от нормальной жизни.
Время шло. В любой момент я готова была услышать, что настало время отъезда.
И вот этот момент наступил. Я должна была приготовиться выехать в Бомбей в двухдневный срок, взяв с собой детей. Айя должна была оставаться в доме своего брата. Мне предстояло путешествовать в компании женщин и детей. Планы отправки их домой строились в течение долгого времени.
— Итак, — беспомощно сказала я, — я уезжаю одна.
— Я буду сопровождать вас до самого Бомбея, — сказал Фабиан. — Я не могу позволить, чтобы вы проделали это путешествие, которое может быть крайне опасным… без меня.
Я почувствовала, что мое сердце подпрыгнуло от радости, хотя и ругала себя за свою глупость.
Как грустно было прощаться с айей. Салар торжествовал. Он полностью расквитался со своим долгом. Айя казалась спокойной, дети были тихими. Для них это была огромная боль — вероятно, первое настоящее горе в их жизни.
Я успокоила ее:
— Милая айя, может быть, мы снова встретимся.
Она подарила мне свою бесконечно грустную улыбку и сказала, что глубоко несчастна, но знает, что должна смириться со своей судьбой.
Даже теперь путешествие в Бомбей представляется мне нереальным.
Мы устроились в повозке типа дакгхари, в которой я уже путешествовала ранее. Я знала, что в этой грубой повозке, запряженной неопрятной лошадью, мы должны приготовиться к очень некомфортабельному путешествию. Дети, грустные из-за разлуки с айей, были рады избавиться от ограничений, существовавших в доме Салара. Луиза сказала Алану, что они едут домой, и малыш тут же забыл свою печаль при расставании с любимой айей, запрыгал вверх и вниз и запел: «Домой, домой».
