Кэтлин Харингтон - Обещай мне
Филиппа поманила его и протянула сверток.
– Вот, возьми. Отнеси это на веранду.
– Как, еще один! – хмыкнул Кит. – Надеюсь, это последний, или у тебя спрятано по подарку в каждом углу?
– Нет-нет, клянусь, что это последний, – торжественно заверила Филиппа и, улучив момент, ущипнула сына за щеку.
– Когда в семье близнецы, – пояснила она после недолгого размышления, – буквально все должно быть в двух экземплярах: туфельки, чулки, шляпки… и, разумеется, подарки на день рождения.
– И разумеется, развлечения, – с усмешкой добавил Кит и поцеловал мать в макушку.
– Об этом можно было бы даже не упоминать, – согласилась Филиппа, улыбаясь в ответ. – Что там говорил твой отец насчет близнецов? Что это единственный способ наверстать упущенное?
– Это его точные слова, – с наигранной торжественностью ответил Кит. – Ты ведь знаешь папу, он никогда не любил полумер.
Филиппа подняла взгляд от свертков и оглядела своего первенца. Киту исполнился двадцать один год, и он по-прежнему был похож на отца как две капли воды: угольно-черные волосы, серебряно-серые глаза, широкие плечи и немного хищный профиль, который юные поклонницы Кита называли ястребиным. Он унаследовал от Корта обостренное чувство собственного достоинства и мужественность, но вместо надменной отстраненности отца обладал мягкостью матери. Находиться рядом с ним было просто и радостно.
– Ну, что ж, carissimo, настало время разделить общее веселье, – сказала Филиппа, подхватывая оставшиеся свертки.
День был на редкость хорош, поэтому все семейство собралось на широкой деревянной веранде дома, откуда открывалась величественная панорама залива. Вода в этот час приобрела чистейший оттенок индиго, лазурные небеса с редкими клочками облаков смотрелись в море. Волны с мягким шорохом набегали на песчаный пляж, будя где-то среди утесов тихое эхо.
– Подарки! Подарки! Посмотрите, сколько их! – воскликнула Густа, когда Филиппа и Кит вышли на веранду со свертками в руках.
Юная девушка, почти подросток, сидела на краешке стула, только что не подпрыгивая от нетерпения. Глаза у нее были темно-синие, удивительной глубины, в этот момент они так и сверкали от веселого возбуждения. Высокая, тоненькая, с волосами скорее золотистого оттенка, чем просто белокурыми, как у матери, она все же очень напоминала Филиппу, особенно живостью и постоянной готовностью одарить окружающих улыбкой.
Синти, ее сестра-близнец, походила на нее буквально во всем, за исключением оттенка волос, но это маленькое отличие было заметно только близким. На девушках были платья взрослого покроя – их первые дамские туалеты.
– Боже милостивый, да ведь нам до полуночи не развернуть всего этого! – вскричала Синти, с театральным ужасом возводя глаза к небу, но потом не выдержала и захихикала.
Густа тотчас захихикала ей вслед, а потом одновременно девушки спрятали лица в ладони и прыснули.
– Да уж, конечно! – иронически заметил Корт в ответ на восклицание дочери. – В четыре руки вы развернете всю эту груду минут за пять, не больше, а потом непременно заглянете под стол: не закатился ли туда какой-нибудь маленький сверток. Именно так было в прошлом году, и мы все отлично это помним. Так ведь, Артур?
Младший сын посмотрел на него и кивнул без улыбки. Ему было всего десять лет, и нрава он был не в пример более серьезного и рассудительного, чем хохотушки-близнецы. Удивительно, но более всего он походил не на мать или отца, а на дедушку, Филиппа Мура. Так, во всяком случае, утверждали Филиппа и Пенни Гиббс, поскольку ни одного портрета бывшего хозяина Мур-Манора не сохранилось.
– Но, папа! – запротестовали сестры хором, и каждая сочла своим долгом бросить на отца взгляд, полный укора.
В семье девушек называли Густа и Синти, что было уменьшительными именами от Августы и Гиацинты. Обе юные леди никак не могли смириться с фактом, что появились на свет в семье, где верховодят мужчины. Им казалось, что мужчины, даже десятилетний Артур, не принимают их всерьез… возможно, в какой-то мере так и было. Никто не мог устоять перед очарованием золотоволосых хохотушек, отец и братья баловали их сверх всякой меры. Что до них самих, они торопились повзрослеть, мечтали, чтобы с ними наконец стали обращаться, как с настоящими леди. Они жаждали уважения, почитания и даже, может быть, поклонения.
Вот уже два года, как сестры учились в женской академии, названной «частным пансионом Мур», во главе которой стояли, конечно, все те же Бланш и Беатриса. Называя академию пансионом «Мур», Филиппа хотела увековечить память своих родителей. Близнецы делали блестящие успехи в геометрии и латыни, но, как неоднократно подчеркивал Корт, им не помешало бы прослушать курс по развитию здравого смысла.
Вспомнив это, Филиппа мысленно улыбнулась. Корт продолжал считать девушек детьми и полагал, что им еще рано появляться в свете. Если бы не ее настойчивость, он отложил бы их дебют до двадцати лет, а то и дольше. Он нисколько не изменился, оставшись яростным собственником, и относился к дочерям с тем же ревнивым обожанием, что и к жене. Разумеется, он изо всех сил старался это скрыть, однако не раз, когда в Уорбек-Кастле появлялась компания местной молодежи, Филиппа замечала, как ее грозный супруг бормочет под нос угрозы, полагая, что никто его не слышит. Самые жуткие последствия ждали того несчастного, который позволит себе выйти за рамки приличий. Однако дальше бормотания дело не шло, поскольку наиболее настойчивыми ухажерами были сыновья Рокингемов.
Тобиас и Белль почти уже утратили надежду стать родителями, но в тот же самый день, когда Корт и Филиппа вторично сочетались браком, виконтесса узнала, что беременна. Это обнаружилось прямо во время церемонии, когда Белль вдруг почувствовала себя дурно. Преподобный мистер Троттер, разумеется, объявил это промыслом Божьим…
Кит подошел к леди Гарриэт, расположившейся в шезлонге, и уселся рядом. Вдовствующая маркиза ласково потрепала его по руке.
– Дорогой, я давно хочу расспросить тебя об этом ужасном путешествии по железной дороге, хотя и чувствую, что у меня кровь застынет в жилах.
– Мне самому не терпится поскорее перепугать тебя, бабушка, – сказал Кит, округляя глаза. – Как только Густа и Синти перестанут шуршать оберточной бумагой, я немедленно приступлю к леденящему кровь рассказу.
– Представь себе, твой отец пригласил меня проехаться вместе с ним до Ньюкасла! Но он не на ту напал. Никогда в жизни я не позволю, чтобы меня везло пыхтящее железное чудовище. Твоя прабабушка была права: однажды локомотив сойдет с рельсов и поубивает всех безумцев, которые решились на такую авантюру.
