Лесли Пирс - Помни меня
Когда приходил Босвелл, в камере становилось теплее и светлее. Их разговоры вдохновляли Мэри и давали ей надежду. Но в тот момент, когда он уходил, над ее головой снова сгущались тучи. Чего он в действительности хотел от нее? Она не могла до конца поверить, что им движет только доброта. У него наверняка есть какой-то скрытый мотив, никто ничего не делает просто так.
В начале августа, немногим более месяца с их приезда в Ньюгейт, Босвелл пришел увидеть ее, и в этот раз они встретились в маленькой комнатке в верхнем этаже тюрьмы, обставленной столом и стульями.
— Господи, сегодня такая жарища, — начал он, тяжело дыша после утомительной дороги, и вытер лоб носовым платком. — Сегодня я отправляюсь в отпуск. В Корнуолл, моя дорогая. Но я позаботился о вас и запустил кое-какие дела, которые к моему возвращению, надеюсь, дадут хорошие результаты.
Босвелл рассыпался в объяснениях по поводу письма, адресованного Генри Дундасу, на которое еще не получил ответа. Мэри показалось, что его прошлые заверения о том, что они с Дундасом хорошие друзья, были, вероятно, преувеличены.
Потом Босвелл положил на стол коричневый пакет, который держал в руках.
— Здесь кое-что для вас, моя дорогая. Оно не новое, но я надеюсь, что оно вас порадует.
Мэри открыла пакет и ахнула от удивления, увидев платье, и подумала, что, вероятно, его когда-то носила дочь Босвелла. Оно было нежно-голубого цвета, с низким вырезом, отделанным белыми кружевами.
— Оно прекрасно, — сказала Мэри, вспыхнув от смущения. На самом деле, о таком платье могла бы мечтать любая женщина, причем это было платье для леди, которая пьет послеполуденный чай и прогуливается по парку, а не для вшивой заключенной из Ньюгейта. — Большое спасибо, господин Босвелл, но я не уверена, что оно мне подойдет.
— Мои друзья называют меня Боззи, — произнес он как бы с упреком. — Я считаю вас своим другом. И платье, безусловно, вам подходит, вы ведь еще молодая женщина, впереди вас ждет свобода, и мне будет приятно видеть, как вы носите это платье.
— Меня действительно освободят? — спросила Мэри, откладывая платье и садясь на стул. — А если освободят, что я буду делать?
— Я уверен, что вы будете свободной, — сказал Босвелл твердо. — И я ваш друг, поэтому я позабочусь, чтобы у вас была крыша над головой. Я с огромным удовольствием покажу вам лондонское жилье.
— Я не могу рассчитывать, что вы это сделаете, сэр, — возразила Мэри немного встревоженно. — Для меня более чем достаточно, если я смогу получить работу домашней прислуги или швеи.
Босвелл положил свою мягкую пухлую ладонь на ее руку.
— Вам нужно прийти в себя, прежде чем вы сможете работать, — сказал он, глядя ей в глаза. — От вас осталась кожа да кости, вас нужно подкормить и отпоить тоником, который очистит вашу кровь. А еще вам нужно научиться жить в Лондоне.
Мэри вдруг отчетливо вспомнила лейтенанта Грэхема. Неужели господин Босвелл тоже намеревается сделать ее своей любовницей?
Хоть Мэри и знала, что, если он добьется ее помилования, благодарность заставит ее переспать с ним, но эта мысль внушала ей отвращение. Босвелл был толстым, от него разило перегаром, и она думала, что не сможет даже поцеловать его, не говоря уже о том, чтобы лечь с ним в постель.
— Я должна всего добиться сама, — сказала Мэри, секунду подумав. — Я очень благодарна вам, Боззи, но если я действительно выйду отсюда, то не буду полагаться на вас.
Он засмеялся и пощекотал ее под подбородком.
— Улыбнитесь мне, Мэри. Вы красивая женщина, когда на вашем лице нет этого страдальческого выражения. Не нужно торопиться с ответом. В Лондоне трудно жить, если у вас нет друга.
Потом, к великому облегчению Мэри, Босвелл сменил тему и рассказал о своем предстоящем отпуске, который он собирался провести в Корнуолле.
Уже одного упоминания о Корнуолле было достаточно, чтобы вызвать у Мэри яркие воспоминания о доме. Прошло уже семь лет с тех пор, как она села на корабль, идущий в Плимут, и в ее памяти всплыли слова Долли: «Ты можешь объехать весь мир, но нигде не найдешь такого красивого места, как Фоуэй».
Мэри побывала во многих странах, и это была правда: она нигде не видела таких красивых мест. Закрыв глаза, Мэри увидела море, поблескивающее под летним солнцем, и услышала запах водорослей и крики чаек.
— Я никогда не была в Труро, Фэлмаусе и на границе графства, — сказала она, когда Босвелл упомянул, что собирается посетить эти места.
— Да что вы! — воскликнул он удивленно. — Правда?
— Вы поймете почему, когда съездите туда, — сказала она и улыбнулась, потому что, несмотря на его возраст, у него было прямо мальчишеское жизнелюбие. — Возможно, они не так далеко от Фоуэя, если считать в милях, но дороги плохие, немногим лучше проселочных.
— В Труро были беспорядки, — вздохнул Босвелл. — Пришлось вызвать армию, чтобы подавить их. Но впрочем, с тех пор как вы уехали, беспорядки вспыхивают повсюду. На Англию оказала влияние Французская революция, и сейчас в стране, как я подозреваю, слишком много недовольных.
Мэри знала, что Босвелл читает массу газет. Одной из причин, по которой она так любила его визиты, была возможность поговорить о том, что происходит за тюремными стенами. Хотя ее четверо друзей всегда находились рядом с ней, их разговоры казались Мэри очень ограниченными. Она устала обсуждать их побег и общих знакомых из Нового Южного Уэльса, и ей было еще менее интересно говорить о заключенных Ньюгейта.
— Как бы я хотела уметь читать, — сказала Мэри с сожалением. — Я совершенно не разбираюсь в том, что происходит в мире.
Босвелл снова накрыл ее руку своей.
— Мэри, если вы захотите, то научитесь читать. Но не говорите, что вы невежественны, потому что в вас больше ума и мудрости, чем у многих людей, которых я знаю и которые считают себя умными.
Потом он встал.
— Я уже должен идти. Постарайтесь не беспокоиться и знайте, что, путешествуя по Корнуоллу, я буду думать о вас.
Босвелл поцеловал ее в щеку.
— Носите это платье, Мэри, пусть оно напомнит вам те дни, когда ваша юность еще не превратилась в кошмар.
И Босвелл был прав: это платье действительно напомнило Мэри о многом. Мэри вспомнила, как была юной девушкой, как бегала в Плимуте на свидания к Томасу Кугану, как он ловил ее в свои распростертые объятья и кружил и как у нее кружилась голова от его поцелуев.
В Ньюгейте не было зеркал, но взгляды мужчин говорили Мэри, что в этом платье она не такая ободранная и некрасивая, как она думала. Это помогло ей воспрянуть духом, она ловила себя на том, что все больше думает о свободе и иногда с отчаянием говорит себе, что свобода никогда не придет.
