Пенелопа Уильямсон - Сердце Запада
– Милостивая Кван Йин, – воскликнула Эрлан, – она же умирает.
И к ее удивлению Ханна наклонилась и, схватив Клем за плечи, тряхнула подругу так сильно, что голова мотнулась.
– Что с тобой такое, Клементина Маккуин? Ты слишком накрахмаленная дамочка, чтобы бороться изо всех сил? Ты всегда с такой важностью говорила, мол Монтана как мужчина, и мы не дадим этому грубияну нас победить. А теперь ты собираешься позволить ему взять верх? Позволить одолеть тебя?
Глаза Клементины распахнулись. Они были пустыми и темными, как синяки.
– Оставь меня в покое, Ханна.
Ханна снова встряхнула роженицу.
– Борись, черт бы тебя побрал! Борись!
ГЛАВА 25
– Спи, телушка, баю-бай, лежи ти-ихо, не мешай! Папа лошадь объездит, к милой до-очке поспешит...
Ханна Йорк качала на руках беспокойную спеленатую малышку, напевая выразительным контральто. Но смолкла и замерла, когда женщина в кресле-качалке из конского волоса звонко рассмеялась.
– Это, – сказала Клементина и снова хихикнула, – самая странная колыбельная из всех, что я в жизни слышала.
Такой редкий в последнее время смех Клементины задел струнку в душе Ханны, и на её губах заиграла улыбка.
– Но подходит ребенку, родившемуся у скотоводов в Монтане, ты так не думаешь?
Миссис Йорк осторожно положила девчушку в пустой ящик из-под шампанского, обитый кусками стеганой ткани. Сафрони и Эрлан тут же обступили самодельную люльку, корча рожицы и воркуя, на что маленькая Сара Маккуин не обратила внимания, решив соснуть.
«Появляясь на свет, эта кроха чуть сама не умерла и мать свою не убила», – подумала Ханна, но, судя по всему, малышка Сара твердо решила остаться в этом мире, раз уж удалось родиться. Она много и часто ела, и за последние четыре месяца так прибавила в весе, что стала напоминать палку свежей колбасы, розовую и толстую.
А еще малютка Маккуин постепенно превращалась в избалованного ребенка, с тремя-то матерями — Клементиной, Ханной и Сафрони — крутящимися возле нее сутками напролет. К ним порой присоединялась и Эрлан, которая частенько заходила с утра пораньше выпить с подругами чашечку кофе. Сегодня, в первое утро весны, она вошла, закрывая руками уши и возмущаясь, что крики несчастной крошки слышны от самой лавки. Маленькая Сара не спала всю ночь, мучаясь коликами в животике, и явно хотела, чтобы весь остальной мир принял участие в ее болезни.
Ханна оперлась бедром о край черного лакированного письменного стола и взяла чашку, дуя на кофе, чтобы остудить.
– Будем надеяться, что сон в ящике из-под шампанского не привьет Саре пристрастие к этому напитку. Чем ты пользовалась при рождении предыдущего ребенка, Клементина — ящиком из-под петард? В следующий раз тебе, пожалуй, стоит...
– В следующий раз! – возмущенно воскликнула миссис Маккуин. Она сидела в кресле-качалке, в котором обычно кормила Сару, и слегка оттолкнулась ногой, заставив полозья стукнуть по полу, подчеркивая ее мнение. – Надеюсь, мне не придется пережить столь «радостное» событие еще довольно долгое время.
– Если бы мужчинам хоть по разу пришлось вытерпеть роды, – на полном серьезе сказала Сафрони, – думаю, конгресс быстро бы принял закон их запрещающий.
Эрлан прикрыла рот рукой, заглушая смех.
– В Китае в день рождения дочери постоянно отмечается и годовщина страданий ее матери.
– Ха! – фыркнула Ханна и сделала глоток обжигающего кофе, такого крепкого, что ложка стояла. — А разве китайские женщины не мучаются, рожая мальчиков?
– Конечно, мучаются, но мальчики желанны, а девочки — нет.
Женщины хором возмущенно запротестовали, и Эрлан громко рассмеялась.
В камине затрещало тополиное полено, и по комнате распространился древесный запах. Внезапная боль сладкого удовлетворения пронзила грудь Ханны, такая сильная, что чуть не закружилась голова. Миссис Йорк перевела взгляд от одной дорогой подруги к другой. Сафрони в атласном одеянии шлюхи с вытатуированными на лице слезами, чтобы весь мир смотрел и содрогался. Эрлан в голубом стеганом восточном наряде, английских сандалиях и с тоскующими по отчему дому глазами. И Клементина... Леди, выглядящая чрезвычайно по-бостонски в простом черном муслиновом траурном платье с высоким жестким воротником и очень-очень грустной.
«Какие же мы разные, – подумала Ханна. – И сколько же между нами общего: наши женские печали, страхи и ранимость. И стойкость, без которой нам бы здесь не выжить».
Сафрони подошла к окну, выглянула на улицу и внезапно повернулась, прижав руку к подбородку, чтобы закрыть татуировки.
– Мужчины, – сказала она. – Они вернулись.
* * * * *
Копыта лошадей хлюпали и чавкали, пока мужчины не остановились у забора, пробравшись через весеннюю грязь. Они выглядели заросшими: коричневые пальто из свалявшейся буйволовой шкуры, густые бороды и длинные волосы, пять месяцев не видевшие ни единого парикмахера и, судя по целости скальпов, ни одного индейца.
Ворота во двор со скрипом открылись. Скрестив руки на груди, Ханна с веранды наблюдала, как братья поднимаются по дорожке.
– Привет, Ханна, – пробормотал Гас. Оторвав взгляд от ее лица, Маккуин пригладил усы и сглотнул. – Где моя жена?
Ее так и подмывало сказать, что брошенная им жена умерла. Ханна подумала, что не грех солгать, чтобы мистер Маккуин хоть минутку заслуженно пострадал, поскольку избежал нескончаемых мучений в ноябрьскую ночь, когда шел дождь со снегом, доктор объезжал округ, ребенок шел тяжело, а сильная и стойкая маленькая женщина передумала умирать и изо всех сил боролась за жизнь, на волосок увернувшись от смерти.
– У тебя родилась дочка, – обронила Ханна, повернулась к гостям спиной и зашла в дом, вынуждая братьев следовать за ней.
Мужчины принесли с собой резкий запах монтанской грязи и буйволовой кожи. Они тяжело затопали сапогами по лестнице, позвякивая шпорами. Гас выкрикнул имя жены, и его громкий голос отразился от стен, наполняя убежище Ханны шумом и жизнью. К тому времени, как хозяйка дома поднялась в спальню, Маккуин уже держал малышку в своих больших руках. Он стоял, расставив ноги, и улыбался до ушей.
– Разве она не самая красивая девчушка в мире? – восхитился гордый отец, и его смех затопил комнату подобно солнечному теплу.
Положив руки на колени, Клементина сидела в кресле-качалке и широко распахнутыми спокойными глазами смотрела на мужа. Она не улыбалась, но явно была рада его возвращению. В ней ощущалась какая-то легкость, будто с плеч свалился тяжелый груз.
