Шарль Далляр - Анна Австрийская. Первая любовь королевы

— Вы, кажется, лишились рассудка, аббат?

— Осмелюсь заметить вашему преосвященству, что нахожусь в полном рассудке, потому что ничего не ел и не пил. Сегодня постный день; я только съел карпа, пулярку и выпил три бутылки вина.

— К делу, аббат, к делу! — с нетерпением сказал Ришелье. — Я не расположен шутить.

— И я также. Я не хорошо завтракал для этого. Ваше преосвященство, вы задумали было план сделаться посредством любви властелином сердца Анны Австрийской, но этот план не удался. Королева не выказала ни вкуса, ни понимания своих выгод; она могла приобрести себе в нашем преосвященстве более чем друга, она приобрела врага. Теперь ваше преосвященство хочет во что бы то ни стало помешать ей любить другого. Я хорошо понял бы это чувство, если б вы были какой-нибудь ничтожный человек, нуждающийся в деньгах, а не великий государственный человек, великий политик — словом, Ришелье.

Кардинал улыбнулся. Лесть от кого бы то ни было всегда сладка как мед.

— Какое вам дело до любви королевы? Заниматься этим — значит унижать себя до роли несчастного влюбленного, а вы не можете играть эту роль. Пусть ее любит кого хочет! Вместо того чтобы препятствовать, способствуйте этому. Что вам теперь нужно? Полный разрыв между нею и Людовиком XIII? Пусть король разведется с нею, и посредством брака герцогини Комбалэ с герцогом Анжуйским вы сделаетесь настоящим французским королем.

Ришелье задумался.

— В ваших словах, Боаробер, есть здравый смысл, — сказал он.

— Знаю. Дайте же мне продолжать. По-моему, ваш Лафейма с его подчиненными наделал пустяков; отзовите их, отзовите всех шпионов, которыми королева окружена, и предоставьте ей свободу. Вы увидите, что случится. Букингем, уже находящийся на дороге в Англию, не может терять времени, и не потеряет, как только агенты не станут ему мешать. Он и королева сделают какую-нибудь глупость, которой ваше преосвященство воспользуется, не будучи замешанным ни в чем.

— Правда, Боаробер, правда. Это самый искусный, самый благоразумный план; но я не могу подумать о нем без страшного бешенства.

— Такой человек, как вы, не должен знать, существуют ли женщины. Эти милые слабости хороши для нас, бедных аббатов, которым нечего больше делать, как пить, есть, спать и обожать Господа во всех его творениях, но они страшный камень преткновения для великих людей, желающих управлять государством.

— Ты прав, аббат.

— Бросьте же все эти сентиментальности, любовь и ревность, недостойные вашего обширного ума, и примите план, который вы сами находите самым благоразумным и самым искусным.

— Непременно приму, Боаробер.

— Когда королева будет скомпрометирована, а это не замедлит случиться, вашему преосвященству стоит только тихонько сообщить об этом королю и искусно раздуть огонь, который вы зажжете, чтобы сделался пожар, в котором погибнет Анна. Брак герцогини де Комбалэ сделает остальное.

— Да, — сказал Ришелье, задумавшись, — этот брак необходим; и я знаю верный способ принудить герцога Анжуйского.

— Я уже очень ловко приготовил его.

— Продолжай, но его надо заставить решиться гораздо скорее, чем ты можешь это сделать. Принц характера слабого; огласка принудит его к повиновению, потому что внушит ему страх, а я имею к этому случай. Полковник Орнано, его гувернер, вступил в заговор, который отдал его в мои руки. Герцог Анжуйский очень его любит. Когда он узнает о его аресте, он сделает все, что я потребую, чтобы выпросить его помилования.

— Прекрасно! Итак, вы отзовете Лафейма.

— Сию же минуту, тем более что люди его перетрусили и не могут быть мне полезны.

— Вы удалите от королевы и Букингема всех, кто им мешает?

— Пусть их занимаются любовью сколько хотят, — сказал Ришелье с принужденной улыбкой.

— Стало быть, надо позвать гонца Лафейма и отослать его с вашими новыми инструкциями.

— Нет, — сказал кардинал, — нет, аббат. Такому человеку не годится поручать такие щекотливые дела.

Боаробера объяло ужасное предчувствие.

— А! — сказал он. — Ваше преосвященство хочет выбрать другого гонца?

— Да, аббат, и я уже выбрал.

— А!

Боаробер собрался с мужеством и, подняв на кардинала умоляющий взгляд, сказал:

— Наверно, ваше преосвященство не имеет жестокости назначить для этой поездки меня?

— Ты ошибаешься, аббат; я тотчас подумал о тебе.

— Стало быть, вы решительно хотите моей смерти?

— Напротив, я хочу, чтобы ты сделался епископом.

— Но я только что вернулся из Кале.

— Но я посылаю тебя только в Компьен или, может быть, в Амьен, если двор уехал из Компьена.

— Ваше преосвященство, вы не подумали, что со всеми этими путешествиями вы мешаете мне исполнять мои обязанности; я не имею времени отслужить обедню.

— Я твой духовный начальник освобождаю тебя от этого.

— У вашего преосвященства на все готов ответ, и я вижу, что мне остается только повиноваться. Но, ваше преосвященство, вы должны поклясться мне, что это путешествие будет последнее.

— Клянусь. После этого я предоставлю тебе толстеть сколько хочешь.

Боаробер тяжело вздохнул.

— Я еду, — сказал он.

— Подожди, — возразил Ришелье. — Одно последнее слово. Это твое путешествие, Боаробер, должно быть мне полезно во всех отношениях. Ты сделаешь то, что до сих пор никто не мог сделать.

— Что такое?

— Ты отыщешь барона де Поанти.

— Может быть, это будет не так трудно, и мне не придется ехать в Амьен, чтобы найти особу, к которой он воротится когда-нибудь.

— Кто эта особа?

— Дочь вальдеграсского садовника, которую я очень хорошо узнал в Сен-Дени, несмотря на ее мужской костюм.

— Действительно, эта девушка была похищена в то время, когда я велел отвезти ее в монастырь.

— Она, должно быть, была ранена или больна, потому что ее несли на носилках.

— Это какая-нибудь штука этого проклятого человека.

— Мы прекратим все эти штуки; но прежде чем станем заниматься этой мелюзгой, займемся большими рыбами и раскинем невод так, чтобы они попали в него. Я сейчас же еду в Амьен.

Через четверть часа после этого разговора Боаробер скакал во весь опор по дороге в Компьен. Проезжая через Сен-Дени, он бросил на гостиницу «Серебряный Голубь», предполагая, что там находится Дениза, взгляд, не предвещавший ничего хорошего для будущего спокойствия наших любовников. Но он не остановился. Зато в шести лье от Сен-Дени, почти на полдороге от этого города до Компьена, он вдруг был принужден остановиться. Впереди тянулся огромный поезд повозок, карет и всадников. Дорога была совершенно занята этим поездом. Боаробер велел карете своей съехать в ров, чтобы пропустить всю эту толпу. Он узнал свиту короля.