Юлия Леонова - Не говори мне о любви
- А что, если я решу ее оставить себе, а ты привезешь мне выкуп за нее? - сально ухмыльнулся предводитель шайки.
Войницкий отрицательно покачал головой. Подобное предложение говорило лишь о том, что Катрин приглянулась ему, и так просто ее не отпустят.
- Или я остаюсь вместо нее, или ты вообще не получишь выкупа.
- А ты не боишься, что я - после того, как сделаю с ней все, что захочу, - убью ее на твоих глазах? - усмехнулся горец. - А выкуп за тебя получу в любом случае.
Станислав рванулся из удерживающих его рук, но только заработал еще один весьма болезненный удар по затылку. Катя с тревогой посмотрела на дорогу. Экипаж с прислугой так и не появился, поотстав от кареты господ.
На самом деле, Ежи, камердинер графа, услышав выстрелы, остановил карету. Перепуганная Дарья забилась в самый угол. Ежи, побывавшему не в одной военной компании с хозяином, не нужно было объяснять, что произошло. Вытащив пару пистолетов и приказав горничной графини сидеть тихо, как мышь, он, крадучись и прячась за валунами, скрылся за поворотом дороги. Увидев своими глазами картину произошедшего, слуга шепотом выругался себе под нос. Нечего было и думать, чтобы в одиночку пытаться помочь хозяевам. Вспомнив про недавно встреченный казачий патруль, он вернулся к экипажу, выпряг коренного, и, припустив во все опор, насколько позволяло измученное дальней дорогой животное, бросился вслед за казаками. Он нагнал неспешно ехавший патруль где-то в двух верстах от места нападения.
Ежи сбивчиво рассказал молоденькому есаулу о случившемся. Дорога была каждая минута, поэтому, не тратя времени на выяснение подробностей, казаки развернулись и поскакали к Тифлису.
В дорогу Катя не стала брать с собой ни драгоценности, ни другие дорогостоящие вещи, посчитав, что в Тифлисе они ей не понадобятся. Все, чем они располагали, была довольно внушительная сумма денег, спрятанная за обивкой одной из стенок кареты, и теперь бандиты проворно обыскивали экипаж в поисках наживы, оставив пленников под присмотром двоих из своего немногочисленного отряда, предварительно стянув запястья Войницкого ремнем за спиной. Катрин испуганно жалась к мужу, а Станислав, понимая, что они попали в такую переделку, из которой им вряд ли удастся выбраться без потерь, сдавлено чертыхался.
Краем глаза он заметил какое-то движение на дороге. Горцы были так увлечены своим занятием, что не заметили того, что заметил граф. В мгновение ока он толкнул Катю в снег, а сам упал сверху. И вовремя - над головой засвистели пули. Завязалась перестрелка, но все закончилось очень быстро: хорошо вооруженный, довольно многочисленный отряд казаков быстро рассеял нападавших и, значительно проредив их ряды, заставил уцелевших ретироваться в горы.
Войницкого освободили от пут. Подобрав раненных и пленных, дождавшись второй кареты, отряд тронулся в путь. Катя была настолько напугана произошедшим, что не могла вымолвить ни слова. Прижавшись к мужу, она рыдала, уткнувшись ему в плечо.
- Тише, тише, Катрин. Все хорошо, - успокаивал он ее. - Вам больше нечего бояться.
- Нечего бояться? - заикаясь, выговорила она. - Станислав, но ведь это может повториться в любой день!
Войницкий отрицательно покачал головой.
- В городе Вам ничего не будет угрожать.
- А Вы? Как же Вы? Ведь это почти каждый день рисковать своей жизнью, - прошептала она.
- Я знал, - да и Вы тоже знали, ведь Ваш брат служил на Кавказе, - что это не увеселительная прогулка, - ответил Станислав, - Единственно, о чем я сожалею сейчас, что пошел на поводу своего эгоистичного желания не расставаться с Вами и взял Вас с собой.
Говоря это, Войницкий был совершенно искренен. Он действительно жалел, что не оставил Катрин в Петербурге. Если бы не сообразительность Ежи, если бы карета с прислугой не отстала по дороге, если бы не казачий разъезд, оказавшийся поблизости, Бог его знает, чем бы все могло окончиться для них. Только на мгновение представив, что могли сделать горцы с Катрин, он вздрогнул и крепче прижал ее к себе.
Поздним вечером въехали в Тифлис. Город был скрыт от глаз путников густыми сумерками, и из окна кареты Кате мало что удалось разглядеть. Остановились в одном из лучших постоялых дворов. Заплатив вперед, Войницкий распорядился, чтобы ужин доставили им в комнаты, а также принесли побольше горячей воды, чтобы привести себя в порядок. Позже, лежа с женой в постели, Станислав обнимал ее одной рукой и ругал себя в душе последними словами. Потворствуя своим эгоистичным желаниям, он потащил ее на край света и тем самым подверг смертельной опасности. Но, с другой стороны, оставь он ее в Петербурге, Катрин неизбежно узнала бы о расторжении брака по решению Синода и оказалась бы для него потерянной навсегда. Пока же она рядом с ним, у него еще есть шанс все исправить, - тяжело вздыхая, думал он.
С отъездом Войницких из Петербурга волна слухов и сплетен, вызванных скандальной дуэлью, улеглась. Об этом еще иногда вспоминали, но уже скорее от скуки, дивясь поступку прекрасной графини, как ее за глаза прозвали в светских гостиных, которая последовала вместе с мужем в ссылку на Кавказ.
Николай медленно оправлялся от полученного ранения. Войницкий промахнулся всего-то на какой-то дюйм.
Первой, кого он увидел, когда пришел в себя, была мать. Анна Петровна как будто постарела еще лет на десять. Красные от пролитых слез глаза, темные тени залегли на бледном лице.
- Ники, мальчик мой, - услышал он ее тихий шепот, едва открыл глаза, - Хвала Господу, ты жив! - Тонкие пальцы княгини сжимали безжизненную ладонь сына.
Елецкий попытался вздохнуть, но тотчас боль тисками сдавила грудь.
- Воды, - хриплым шепотом попросил он.
Услышав его просьбу, Никифор тут же появился рядом с постелью раненного. Осторожно приподняв его, денщик поднес стакан к губам князя. Устало откинувшись на подушки, Ник прикрыл глаза. На то, чтобы сделать несколько глотков, ушли все силы. Беспомощность и неизвестность сводили с ума.
К вечеру явился отец. Сергей Васильевич, зайдя в спальню к раненному, скорбно поджал губы. Язык не поворачивался читать нотации едва живому сыну, хотя он многое мог бы сказать о его глупости. Осознав, что едва не потерял его, Елецкий-старший в душе благодарил Создателя за то, что провидение отвело руку Войницкого, не позволив ему прицелиться как следует.
Пройдясь по полутемной комнате, он присел в обитое бархатом кресло, придвинутое к кровати.
- Я не буду ничего говорить тебе, - начал он, нервным движением расстегивая высокий ворот мундира и грустно улыбаясь, - ты и сам все понимаешь.
Ник едва заметно кивнул.
