Сюзанна Кирсли - Забытая история любви
— Нет. Его забрали солдаты сегодня утром. Мне остается только молиться, чтобы он оказался прав и королева проявила милосердие.
София всматривалась в его лицо, и ей вдруг стало стыдно оттого, что она могла подумать, будто такой человек — предатель.
— Капитан Гордон, — снова начала она. — Я надеюсь, вы простите меня за…
Жестом он прервал ее извинения.
— Это забыто. — Посмотрев еще раз на то, что осталось от «Солсбери», он сказал: — Во всяком случае, в одном вы были правы. — Его глаза снова поймали и уже не отпускали ее взгляд. — То, что я совершил в тот вечер, было сделано не ради долга. Это было сделано ради вас.
Пораженная этим признанием, она минуту молчала. Ей трудно было осознать, что он может испытывать к ней такие чувства, что он готов рискнуть своим положением, работой, жизнью, зная, что она не отвечает, да и не сможет ответить взаимностью. Очень тихо София произнесла:
— Простите.
И они оба понимали, что говорит она о чем-то куда большем, чем ее необоснованные обвинения.
Капитан Гордон, оставаясь джентльменом, ответил:
— Вам незачем извиняться. — Помолчав, он добавил голосом более веселым: — А знаете, я восхищен вашим мужеством. Ведь вы пришли сюда, чтобы бросить мне вызов. Не сомневаюсь, вы бы нашли способ приехать сюда из самого Слэйнса, если бы понадобилось.
Она слегка улыбнулась.
— Да, пожалуй.
— Но я рад, что вы сейчас не на севере. — Он подошел к столу и налил два стакана кларета. — И не только потому, что благодаря этому я имею удовольствие видеть вас, но еще и потому, что англичане, вероятно, захотят поквитаться за то, что произошло здесь.
Глотком красного вина она попыталась смыть горький вкус чая во рту.
— Но король спасся, — сказала она. — Что, если он поплыл на север, где безопаснее и можно сойти на берег?
— Это возможно, — многозначительно произнес он. — Но если его постигнет неудача, нас ждут тяжелые времена. И очень хорошо, что вы не в Слэйнсе.
Грэм, не отрывая головы от подушки, повернулся в мою сторону и полусонным голосом произнес:
— Лорд кто?
— Лорд Гриффин. Если не ошибаюсь, он был на «Солсбери». Старик. Англичанин. Он жил в Сен-Жермене.
— Ах, Гриффин! — Он придвинулся еще ближе ко мне, и его рука легла на мою талию теперь уже знакомым весом. Мне это нравилось, так же, как нравилось, когда его дыхание щекотало мне шею. — И что ты хотела о нем узнать?
— Что случилось с ним после того, как его забрали англичане? Его допрашивали? Обвиняли в участии в заговоре?
— Да. За это и приговорили.
— Ему отрубили голову?
В те времена наказание за измену было одно. Я не понимала, почему этот, в сущности, незначительный факт не идет у меня из головы. Готовясь к работе над романом, я прочитала бесчисленное количество описаний казней и знала, что это не более чем изнанка войн и дворцовых интриг. Однако об этом человеке я не могла думать, не представляя себе старика, сидящего у наклонной стены где-то в чреве «Леопарда» и рассуждающего о том, что ему нечего бояться, что королева Анна никогда…
— Нет, — ворвался в мои мысли Грэм. — Его не казнили. Кое-кто из министров королевы Анны добивался для него смертной казни, но она не стала их слушать. Да, она держала его в заточении, но голову он сохранил и умер от старости.
Это меня обрадовало. Появилась надежда, что он, как и мечтал, провел остаток жизни, любуясь из окна на Лондон. Ну а королю Якову, думала я, разумеется, не суждено было дожить до исполнения своей мечты. Его корабли преследовали вдоль северного побережья, пока плохая погода не заставила их и вовсе отказаться от своих планов и вернуться во Францию. На берегу все те, кто так долго ждал его возвращения, остались ни с чем в преддверии лихолетья, которое пророчил капитан Гордон.
— Грэм?
— Что?
— А кого-нибудь тогда казнили за участие в этом заговоре?
— Не помню такого. — Голос его сделался уже совсем сонным, и, если бы я знала его чуточку хуже, я бы заподозрила, что он «не помнит» специально, чтобы я отстала от него и не донимала вопросами.
— Но ведь англичане переловили всех якобитов и бросили их в тюрьму.
— Да. Большая часть шотландской знати и джентри угодила за решетку. Потом их отправили в цепях в Лондон. На потеху толпе.
Я помолчала, представляя себе это, потом спросила:
— Граф Эрролл тоже был среди них?
Грэм кивнул. Даже это незначительное усилие казалось для него слишком тяжелым, потому что его голос становился все глуше, неразборчивее.
— Говорят, он в плену однажды так вышел из себя, что швырнул какую-то бутылку в графа Маришала и чуть не проломил ему башку.
— Значит, граф Маришал заслужил это чем-то.
Я почувствовала кожей, как прижатый ко мне рот Грэма растянулся в улыбку.
— Защищаешь своих, да?
Как, спрашивается, могла я объяснить ему, что знаю характер графа Эрролла лучше любого историка? Что он для меня был не просто фигуркой на бумаге, а человеком из плоти и крови, которого я прекрасно помнила? Да и все они были такими. Я помнила их лица. Их голоса.
Призадумавшись, я помолчала минуту, а потом тихо позвала, впрочем, не особо надеясь на то, что он меня услышит:
— Грэм…
В ответ он сильнее прижался носом к моей шее и просопел какой-то нечленораздельный звук с вопросительной интонацией.
— А что было с ними, когда они попали в Лондон? То есть я знаю, что потом их освободили, но как это произошло?
Но на этот вопрос ответа не последовало. Я услышала лишь ровный глубокий звук его дыхания. Он заснул. Я какое-то время полежала, думая в темноте, чувствуя на себе приятную успокаивающую тяжесть руки Грэма и тепло Ангуса, разлегшегося у меня на ногах, но вопрос этот не оставлял меня. Был лишь один способ узнать на него ответ.
XIX
В эти дни она редко выходила на улицу. Прошло уже два месяца, и весеннее дыхание согрело колючие морские ветра, но она сидела дома вместе с миссис Малколм, Кирсти и малышкой. Расставалась с ними София только тогда, когда ей становилось уж совсем невмоготу и она понимала, что если сейчас не выйдет из этих стен, не вдохнет свежий воздух, то сойдет с ума. И даже тогда она старалась держаться как можно дальше от главной дороги, помня о том, насколько опасные времена настали.
От мистера Малколма вестей не было, и они ничего не знали о его судьбе. Поначалу казалось, что с каждым днем все больше и больше людей забирали из семей и бросали в тюрьмы. Из единственного письма, которое графиня сумела прислать Софии, было понятно, что на севере положение не лучше. Единственное утешение принесла новость, упомянутая графиней, которую та узнала из послания своего брата, герцога Пертского, пребывавшего в Сен-Жермене. «Мистер Перкинс, — в своей осторожной манере писала графиня, — рассказал мне, что недавно повстречался с вашим мужем, мистером Милтоном, и нашел его вполне оправившимся от болезни. Ему уже не терпится встать и снова заняться делами». Из чего София поняла, что Мори благополучно перебрался через пролив и выздоравливал.
