Марго Арнольд - Падший ангел

– Но почему вы пришли? Что вам от меня нужно? – взволнованно спросила я.

– Не знаю, – просто ответил он. – Я чувствовал, что должен. Мой мир изгнал меня, а вы потеряли ваш. Мне показалось, что при том, как одиноки мы оба, нам удастся помочь друг другу.

В какой-то степени его слова являлись повторением моих собственных мыслей, но я все еще проявляла крайнюю осторожность.

– Вы, должно быть, понимаете, – медленно заговорила я, пытаясь поточнее выразиться и не обидеть никого из нас, – что я уже не та, какой была?

– Действительно, Элизабет? – Впервые он произнес мое имя. На его изможденном лице появилась улыбка. – Вряд ли вы так уж сильно изменились. Когда я впервые познакомился с вами в Солуорпе, вы хранили в своем сердце образ человека, который до сих пор остается там неизменным. Его не может изменить даже смерть. Тогда я был нужен вам не более, чем сейчас. Я был лишь устройством, которое, если угодно, можно назвать искушением. Но я никогда ничего не значил в вашей жизни и никогда не буду. Как я уже говорил, пропасть между нами слишком широка.

Я почувствовала некоторое облегчение и торопливо заговорила:

– Не вижу, что я могла бы сделать для вас, Джон. У меня нет ни связей, ни денег, чтобы помочь вам восстановить ваше положение.

– А я и не ожидал от вас этого. В конце концов, лишенный сана священник обладает весьма ограниченными возможностями. – Казалось, пища согрела Джона, и к нему стали возвращаться силы. – Сам не знаю, чего я ожидал, но вот пришел, как видите, как приблудный кот в надежде укрыться от дождя.

Я вздрогнула – его слова, словно эхо, повторили фразу, уже слышанную мною однажды: «Я твой муж, Элизабет, а не какой-нибудь приблудный кот, которого ты из жалости пустила в дом из-под дождя! Я не из породы приблудных котов!»

Да, Дэвид никогда не стал бы просить милостыню у порога чужого дома. Гордость и достоинство – вот что отличало его.

Глядя на Джона, я подумала, что в нем всегда чего-то не хватало. Может быть, яростный поход во имя Бога сделал его чем-то меньшим, нежели мужчина? А может, наоборот, именно мужская неполноценность и подвигнула его на этот яростный поход? Но вместе с тем и он, и Дэвид были очень хорошими людьми. Это не укладывалось у меня в голове.

Хотела ли я взять из-под дождя приблудного кота? Я подумала о череде одиноких дней, которые ожидали меня впереди. Джон мог бы стать той самой живой душой, с которой можно было перекинуться словом, просто побыть рядом. В моих глазах он действительно был приблудным котом, не более, но это все же лучше, чем ничего.

– У моего сына Артура уже есть репетитор, и вообще он скоро пойдет в школу.

Артур должен был отправиться в старую школу Эдгара в Винчестере.

– Но у меня есть еще дочь, Каролина, для которой я собиралась нанять гувернантку. Она еще очень маленькая, но если вы решите, что хотите и сможете ее учить, мы по крайней мере могли бы попробовать. Однако я не позволю, чтобы вы накачивали ее своими идеями.

В темных глазах Джона появилось облегчение.

– Это именно то, что мне нужно. В Спейхаузе я надеялся на защиту от жестокого мира, и теперь я с радостью стану рабом Каролины.

– А вот этого не советую, – сухо сказала я, – она и так уже чересчур избалована. Кстати, если вы почувствуете надобность, в Мэноре есть заброшенная семейная часовня. Уверена, что сквайр Спейхауз будет только рад, если вы станете использовать ее. К ней примыкают несколько комнат, предназначенных для священника. Я могу выделить вам кое-какую мебель, чтобы обставить их, пока из вашего жалованья вы не купите собственную.

– Это гораздо больше того, на что я рассчитывал, – пылко сказал Джон. – Что же касается денег, то они мне не нужны.

– Но это нелепо! – запротестовала я.

– Нет. Пища, крыша над головой и покой – вот все, что мне надо, – ответил он, радостно улыбаясь. – Остальное будет излишеством.

«И вправду, как кот», – подумала я и пожалела, что, погаснув, его огонь не оставил после себя даже золы.

Таким образом, с Мартой по правую руку и с Джоном Принсом по левую я стала растить детей и ждать того дня, когда ко мне вновь вернется надежда.

20

Потянулись серые утомительные годы. В 1820-м на острове Святой Елены умер одинокий человек. Я почувствовала его смерть, поскольку наши с Наполеоном жизни были неразрывно связаны и, в конце концов, между нами было много общего. При Ватерлоо он потерял свою империю, а я свой мир, и трудно сказать, какая из этих потерь оказалась страшнее. Я была сердита на него только за одно: ему удалось убежать от своей утраты гораздо быстрее, чем мне от моей.

Какими бы грустными ни были эти годы, я никак не могу сказать, что в это время в Спейхаузе не было ничего, кроме печали и скорби. По мере того как подрастали дети, дом оглашался их смехом и смехом их друзей – смехом, которым, к вящему моему удивлению, наслаждалась даже я. Они были такими чудесными ребятишками, а я – предательница! – иногда ловила себя на мысли, что не могу им чего-то дать. Будто огонь любви, который, подобно птице Феникс, постоянно возрождался между мною и их отцом, отгорел и уже не мог связать меня с ними. Неужели мы с Дэвидом выставили их вместе со всеми остальными из нашего магического круга? И может, они выросли не такими, как все, именно потому, что были лишены той любви, которую мы с Дэвидом делили между собой, мало что оставляя на их долю? Я бесцельно изводила себя этими мыслями, поскольку о лучших детях не могла мечтать ни одна мать.

Артур по мере взросления становился все больше похож на моего отца. Впрочем, если бы черты его лица были чуть более вытянуты, он вполне мог сойти и за Спейхауза. Это было поистине необычно: кукушонок, высиженный в гнезде ласточки, стал напоминать ее даже внешне! Однако у него были глаза и улыбка отца, и иногда, когда он улыбался, мне казалось, что в комнату вошел сам Дэвид. И сердце мое сжималось от невосполнимой утраты.

Сходство Артура со Спейхаузами не ограничивалось только внешностью. Может быть, потому, что после смерти Дэвида кузен Эдгара, этот старый повеса, неожиданно стал тратить много времени и сил на воспитание мальчика, поделившись с ним присущими Спейхаузам мягкостью и застенчивостью. Было очевидно, что Артур не рожден человеком дела, в нем не было практической жилки его отца, хотя он был очень умен и обладал серьезным складом ума. Он от природы был склонен к наукам и медицине, возможно, переняв эту тягу от Марты. Однако для него не имело смысла становиться доктором, поскольку рано или поздно на его плечи должна была лечь тяжелая мантия семейства Спейхаузов. Тем не менее он изучал – и, насколько мне известно, весьма успешно – курс наук в Оксфорде, который посещал в качестве коммонера.[39] Впрочем, он не чурался и развлечений.