Сандра Браун - В объятиях заката
— Ты убил ее. Было ли это заранее обдуманное убийство или что другое, но ты ответишь за ее смерть. Я убью тебя за это, пусть даже это будет стоить мне жизни.
— Я не хочу вас убивать, мистер Джентри. Старик громко расхохотался.
— Ты просто жаждешь меня убить. Потому что ты знаешь, что я всегда ненавидел тебя. Я видел тебя насквозь — сквозь все эти твои изящные манеры, когда ты пытался подражать тем, кто лучше тебя. Ты мусор. Всегда таким был. И всегда таким будешь. — Пистолет в его кровоточащей, немеющей руке качался, но все же оставался нацеленным на Росса. — Мир скажет мне спасибо за то, что я убрал тебя.
— Я не хочу тебя убивать, сукин ты сын! — заорал Росс. — А ну, брось пистолет!
Джентри улыбнулся, и его палец, лежащий на курке, напрягся.
Росс отшвырнул свой кольт, и он с глухим стуком плюхнулся в грязь.
— Я не стану убивать вас, мистер Джентри. Я отказываюсь. Вы убьете безоружного человека. — Он встретился взглядом со взглядом Джентри и не отвел глаз. Если смотреть прямо в глаза… Но Росс знал, что сейчас раздастся выстрел.
— Что ж, пусть будет по-твоему, — негромко произнес Джентри и еще сильнее напряг указательный палец.
— Нет! — дико вскрикнула Лидия и метнулась к Россу, заслонив его собой.
— Брось оружие! — раздался резкий оклик. Это крикнул человек, сидящий верхом на лошади. У плеча он держал винтовку и, прищурив глаз, целился прямо в Джентри.
Два выстрела раздались одновременно. Пуля пробила сердце Джентри, и он умер на месте.
Человек, застреливший его, непотребно выругался и на ходу соскочил с лошади.
Мозес прижал визжащего Ли к груди.
— Господи, Господи! — твердил он вполголоса.
Пуля из пистолета Джентри попала в Лидию. Она почувствовала жгучую боль и судорожно ухватила Росса за рубашку. Попыталась поднять голову, заглянуть ему в глаза. Ей хотелось увидеть в них прощение, понимание. Но у нее не было сил поднять голову. Словно на глаза ей накинули черное покрывало, и все исчезло.
Росс громко окликнул ее по имени, но она упала на него. Он почувствовал, как по его груди течет ее теплая кровь.
— Лидия, Лидия! — хрипло звал он ее, не видя ничего, кроме того ее безжизненно распростертого тела.
Он бережно повернул ее на спину и заглянул в лицо. Оно было мертвенно-бледным.
Нет. Боже мой, нет! — хотел сказать Росс, но ни звука не слетело с его губ.
Неужели это и есть ад — наказание за все совершенные им грехи? Любить двух женщин. Потерять обеих. Он любил Викторию за то, что она для него представляла, за то, чему она его научила. Но Лидия, Лидия! Лидия научила его тому, что значит — любить. Любить безгранично. Любить не за что-то, а вопреки всему.
— Не умирай, — просил он, положив голову ей на грудь и умоляя Бога, чтобы дал ему услышать биение ее сердца. — Ты нужна мне. Не умирай. — Щекой он уловил слабое дыхание и разрыдался, преисполненный благодарности.
В плечо ему уперся приклад винтовки. Он поднял голову. На него смотрел человек, которого он никогда раньше не видел. Но Росс понял, что тот узнал в нем — Сонни Кларка.
— Меня зовут Мейджорс. Я работаю в агентстве Пинкертона.
И Росс ответил ему взглядом, вновь обретшим твердость, как и его нервы. День, которого он всегда так страшился, настал. Он ждал этого. За все всегда приходится платить. Всегда. Счастье, даже короткие мгновения его, стоит очень дорого.
Он опустил глаза на полураскрытый рот, которому каждый драгоценный вздох давался с таким трудом. В утреннем свете веки Лидии казались нежно-сиреневыми. От вида их — таких беззащитных, полупрозрачных — его сердце едва не разорвалось.
— Я подпишу письменное признание, — негромко произнес Росс, по-прежнему глядя на Лидию. Потом в сыщика от Пинкертона впились зеленые глаза, не раз вызывавшие трепет в сердцах людей посильнее и похрабрее его. — Если вы спасете мою жену.
XXII
Росс, не отрываясь, смотрел на носки своих сапог и на пол. Пол был грязный, и он сам тоже. Небритый, немытый, пропотевший насквозь. В пятнах засохшей крови. Ее кровь расплылась и затвердела коричневатой коркой у него на рубашке.
Четыре дня, думал он, стиснув руки и бессильно опустив их так, что они болтались у него между колен. Четыре Богом проклятых дня он сидит здесь, в камере, не имея ни малейшего представления о том, жива она или умерла. Где она, где Ли? Он надеялся, что Мозес позаботится о ребенке, но не был в этом абсолютно уверен.
Его ребра, очевидно, только треснули, но не сломались. Первые два дня он лежал без движения, надеясь, что боль сама пройдет. Теперь боль накатывала время от времени, но что такое физическая боль по сравнению с душевными муками!
Он ни с кем не виделся, кроме других заключенных. Как правило, это были пьяные, задержанные по обвинению в нарушении порядка. Наблевав и помочившись в углу, они отсыпались, наполняя камеру храпом и запахом дешевого виски, а потом их отпускали. Толстый помощник шерифа, приносивший ему еду, которую он не мог себя заставить есть, хранил молчание.
Он не знал ничего, кроме того, что сыщик от Пинкертона и Вэнс Джентри каким-то образом выяснили, кто такой на самом деле Росс Коулмэн, и явились его арестовать. Он предстанет перед судом, но ужасный приговор был предрешен. Его повесят.
Он слез с грязной койки и принялся ходить из угла в угол тесной камеры, стараясь не попадать ногами в пятна слизи на полу — он предпочитал не думать, что это такое. Почему он не умер три года назад от ран, которые должны были оказаться смертельными? Лидия, вероятно, пожертвовала жизнью, чтобы спасти его. Можно ли требовать большей любви? И она умерла, думая, что он ее ненавидит.
— Коулмэн!
Он обернулся. Это был помощник шерифа. Свинья — и потому, что грязный, и потому, как он себя ведет. Росс ему не ответил.
Тот просунул пару наручников сквозь прутья решетки. Росс перехватил их, не дав упасть на пол.
— Надень! — приказал помощник шерифа. Он жевал табак и при разговоре брызгал коричневатой слюной.
Росс сделал как ему велели. Ну так что ж, придет наконец этот сыщик, допросит его, примет его признание? Он, черт возьми, не скажет ни слова, пока они не сообщат ему, что с Лидией. И если она… умерла, он не скажет ничего, пока ему не позволят взглянуть на тело.
Тюремщик открыл зарешеченную дверь и молча, кивком головы приказал Россу выходить. Они прошли по узкому коридору — полицейский всего в нескольких шагах позади заключенного. Воздух здесь, несмотря на затхлость и летнюю жару, был все же значительно лучше, чем в камере, и Росс набрал его побольше в легкие, чтобы выветрить вонь, засевшую в носу.
— Пошли, — велел помощник шерифа, нахлобучивая Россу на голосу шляпу. — И не валяй дурака, — пригрозил он.
