Дженнифер Блейк - Южная страсть
— Я никогда не буду этого делать. Никогда. Я только хотел сказать, что ты вольна поступать, как хочешь, быть такой, какой хочешь, не опасаясь осуждения. Я не присваиваю себе права судить тебя или кого-либо другого. Ты мне нравишься такой, какая есть. И мне не надо, чтобы ты хоть как-то менялась ради меня. Я бы не хотел, чтобы ты хоть как-нибудь отличалась от той, какая ты сейчас.
Летти посмотрела на него, нахмурившись.
— Ты назвал меня своевольной.
— А разве не так? А как же мне называть женщину, которая скачет во весь опор в моей одежде, набитой подушками, и в моих усах? Конечно, еще можно сказать, что она храбра, что у нее отважное сердце.
Лоб Летти разгладился. Уголки рта растянулись и поднялись вверх. Она издала тихий звук, который мог быть смехом.
— Да, ты действительно самый…
— Что?
— Не обращай внимания. Усы кольнули.
— Я знаю. — Его лицо было серьезно, в то время как глаза — нет.
Она смотрела на него, поочередно сосредоточивая внимание на разных деталях его лица, словно для того, чтобы они врезались в стены ее памяти. Уступая какому-то внутреннему чувству, она прикоснулась чувствительными кончиками пальцев к его недавно рассеченной губе, к старым ссадинам в углу рта и на подбородке, результату грубого отношения солдат, к припухлости у уголка глаза, темному шраму. Несмотря на все это, он был все же красив.
— Бедное твое лицо. Болит?
— Сейчас нет.
Она вздохнула, пальцы ее соскользнули вниз. Она встретила его взгляд. Ее глаза были серьезны, печальны, но непреклонны.
— Ничего не выйдет, ты же знаешь. Мы слишком разные. Мы вышли из разных миров и живем в слишком разных мирах. Всегда будет недопонимание, сомнения, страхи, даже если бы у нас не было этого неудачного пролога.
— Я не считаю его неудачным.
— Это потому, что ты такой же упрямый, как я, может, еще упрямее. Во всяком случае, этот пролог нормальным не назовешь.
— А мы и сами ненормальные, оба, — он чувствовал, что последует, и готов был сражаться до конца.
— Именно поэтому ничего и не выйдет. Кто-то один должен быть нормальным. Думаю, будет лучше, если я уеду. Если я хоть что-нибудь для тебя значу, ты поможешь мне это сделать. Ты проводишь меня в Кол-факс сейчас же, пока мы не сделали того, о чем оба будем сожалеть.
Она отстранилась от него. Изящно и уверенно двинулась к ступенькам. Он смотрел на нее, восхищался движением ее бедер под юбками, а сердце в его груди готово было взорваться. Она была уже у ступенек, когда он нашел нужные слова.
— Я отвезу тебя хоть к самому черту, если ты захочешь туда ехать. Но не надо обо мне заботиться, Летти, ни сейчас, ни когда-либо потом. И не надо мне говорить, что для меня лучше. Я не Рэнни. Отныне и навсегда я — Рэнсом Тайлер. И я знаю, чего я хочу. Я хочу спать рядом с тобой все оставшиеся годы моей жизни, хочу обнимать тебя, когда внутри у тебя будет мой ребенок, беспокоиться вместе с тобой из-за маленьких озорников, которых мы произведем на свет, сидеть с тобой на веранде на закате наших дней и потом целую вечность лежать рядом с тобой на кладбище. Я хочу, чтобы все, что у меня есть, имело твой вкус и твой запах. Я хочу, черт побери, дышать с тобой одним воздухом, отдыхать там, где ты отдыхаешь, есть, что ты ешь. Я хочу пить из твоего стакана.
Как будто что-то раскололось у нее в груди, словно вековые льды покрылись трещинами, расступились и начали таять. Она повернулась и посмотрела на него с изумлением.
— Ты любишь меня?
— Так что же еще во имя всего святого по-твоему я тебе говорю?
— Я думала, это лишь слово, которое… Он застонал и закрыл глаза.
— Боже, храни нас, милая, ты слишком много думаешь.
Два шага — и он был рядом с ней. Он прижал ее к себе и медленно закружил, спрятав свое лицо в ниспадавшем водопаде ее волос.
Прошло немало времени. Рэнсом сидел, прислонившись спиной к столбу крыльца. Летти лежала в объятиях его сильных рук, голова ее покоилась у него на груди. Чтобы было удобнее, он достал из-за пояса револьвер и положил его рядом. Солнце клонилось к западу, но в тени деревьев было прохладно, и залетавший ветерок обдувал крыльцо, шевелил золотисто-каштановые локоны Летти. Вялые и умиротворенные, они сидели и смотрели на яркие пятна, высвеченные пробившимися через листву лучами солнца, на яркую бело-желтую ленту дороги.
В конце концов, Летти пошевелилась.
— Скажи, правда или нет, твой дядя Сэмюэл — один из Рыцарей?
— Ш-ш-ш, — ответил он, целуя ее в макушку.
— Что, неправда?
— Правда, но лучше нам об этом не говорить. Она молчала всего несколько секунд.
— Они снова могут приехать за Брэдли. Что ты будешь делать?
— Остановлю их, если смогу. А если нет, Брэдли примет свою кару так, как подобает. Это все, что мы можем сделать.
— А что с Салли Энн и полковником? Ты думаешь, они поженятся?
— Как только Салли Энн будет готова к этому, думаю, что скоро.
— Она думала, что он…
— Я знаю. Это их личное дело, — сказал он твердо. Она немного нахмурилась.
— Реконструкция не может длиться вечно. Через год или два Юг сможет жить так, как захочет. Он освободится от «саквояжников», таких, как О'Коннор, и сможет наконец возродиться после этой войны. Когда это случится, Сплендора опять расцветет, правда ведь?
— Я думаю, правда.
— Ты думаешь? Разве ты не умираешь от нетерпения увидеть это?
— Нет, — сказал он, взял пальцами длинную, завивающуюся на конце прядь ее волос и провел ими ей по щеке, — сейчас нет.
Она немного наклонила лицо, наслаждаясь этой лаской, но мысли ее были где-то далеко, устремленные в будущее, их будущее.
— А что же с Шипом? Продолжать это будет очень опасно. Не думаю, что тетушка Эм когда-нибудь поверит, что Шип и ее Рэнни — один и тот же человек, но люди начнут задумываться.
Он вздохнул и выпустил завиток ее волос.
— Я полагаю, он уже сыграл свой последний выход, раз собирается обзавестись семьей.
— Ты жалеешь об этом?
Сразу он не ответил, и она быстро взглянула на него снизу вверх. Все его внимание было обращено на изучение локона, который, упав, сеткой обхватил ее грудь, обтянутую блузкой. Заметив ее взгляд, он поспешно покачал головой:
— Нет, совсем нет.
— А о Рэнни?
— А что Рэнни?
— Ты будешь продолжать разыгрывать роль?
— А как тебе больше нравится? Она чуть улыбнулась:
— Мне все равно. Он мне довольно дорог.
— Я ревную. Но не надо беспокоиться из-за привязанности к нему. Я думаю, он станет гораздо нормальнее после ударов в голову от солдат федеральной армии. И от них бывает какая-то польза.
— Я и не беспокоилась! По правде говоря, я буду о нем скучать.
