Ольга Тартынская - Воспитанница любви
– О да, да! – пылко ответила Вера. – Но я не уверена, что Андрей откажется от своих… привычек ради меня.
– О чем бишь ты? – нахмурила брови Варвара Петровна.
– Я о Луше, об Алене… – Ей пришлось дополнить рассказ описанием наглой прислуги и поделиться своими подозрениями.
– Тьфу ты пропасть! – выругалась Вольская. – Стоило огород городить! Ты же не дура, должна понимать, что девки тебе не соперницы.
– Но… – пыталась возразить княжна.
– Мой мальчик умеет быть верным, это я знаю твердо. Остальное будет зависеть от тебя. Признайся, ты уже побывала в его постели?
– Нет-нет! – густо покраснела Вера и выдала свой последний секрет, рассказав о прощальной ночи в Варварине.
– Вот теперь вижу, что все, – удовлетворилась Варвара Петровна. – Что ж, не изводись понапрасну. Нет на тебе таких грехов, за что вечно страдать положено. И про монастырь забудь. Не про тебя он. Пусть мачеха твоя фордыбачит, девице не к лицу. Подождем немного, авось само все разрешится.
Уже с порога Вольская вдруг попросила:
– Скажи по совести, он все еще на меня сердит? Или отошел?
Вере не пришлось кривить душой.
– Вовсе нет! Он много говорил о вас с любовью!
Варвара Петровна кивнула и ушла, так и не повидав Браницких.
На следующий день уехала княгиня. Она позволила потрясенному князю проводить ее до границы.
– Я скоро вернусь, поедем в Петербург, – растерянно попрощался с Верой отец.
Княгиня ласково потрепала ее по щечке и была такова.
И вот теперь Вера бродила по притихшему дому и не знала, чем себя занять. Пользуясь случаем, Дуня приступила к хозяйке с велеречивыми намеками:
– Вот кабы вы замуж-то за Андрея Аркадьевича вышли, породнились бы с Вольскими. Их крепостные люди стали бы все равно что ваши. Как вы думаете, барышня, Варвара Петровна разрешили бы Степану на мне жениться?
– Не знаю, Дуня, – отмахнулась княжна, занятая своими мыслями.
Горничная помолчала, делая вид, что поглощена уборкой, но скоро вновь завела свое:
– Вот кабы вы молвили за нас словечко Варваре Петровне…
– А что Степан, он готов на тебе жениться?
– А то как же! – оживилась Дуня и залилась краской. – Сказывал, давно меня приметил, только не решался заговорить.
Важная, говорит, такая. И одеваюсь важно, будто барышня. Куда, говорит, со свиным рылом в калашный ряд.
– Ну а ты? – заинтересовалась вдруг княжна. – Ты сама пришла к нему и что? Расскажи, как все было.
Дуня потупилась:
– Да нешто об этом рассказывают?
– Вот и изволь после тебе помогать! Дуня! – попросила Вера.
Горничная вздохнула и с лукавой улыбкой начала:
– Ну, так я пошла в конюшню сказать, что велено лошадей готовить. А он уж, сердешный, спит. Я тихонечко под бочок подлегла, добро Ваньки рядом не было, он на сеновале спал. Так оно само и сладилось. – И Дуня снова заалела как маков цвет.
– Да разве может приличная девушка сама себя предлагать? – взялась вдруг проповедовать Вера. – Мужчина должен добиваться ее снисхождения, как рыцарь служить прекрасной даме, на коленях просить ее руки…
Дуня возразила:
– Да что вы, барышня, право. Степан не лыцарь никакой, чтоб на коленях! – Она прыснула, представив себе эту картину.
Вера тоже засмеялась, понимая всю нелепость сказанного. Однако после, когда укладывалась спать, подумала с грустью: «А ведь Андрей исполнил все, как мне хотелось! Кто виноват, что я сама упустила возможность быть с ним? Есть еще обязательства, понятие о чести…» Она уже плакала в подушку, шепча:
– Вздор! Все вздор! Если любишь, все остальное вздор!
Засыпала она в слезах, чувствуя себя несчастной из несчастных. За окном моросил дождь. Дом казался пустым и холодным. «Жизнь не удалась, все потеряно» – были ее последние трезвые мысли. Под шум дождя Вере снилось, что она плывет против течения в варваринской речке, а силы ее на исходе. Вера напрягается, бьет руками по воде, но все бесполезно: вот-вот она пойдет ко дну.
– Тихо, тихо, ангел мой, – слышит она возле уха, – мне же больно: по лицу с размахом. Тшш… Все хорошо, я здесь.
Вера билась и стонала, силясь вынырнуть из мутной бурной реки. Чьи-то ласковые заботливые руки подхватили ее, и вот она уже парит в облаках, которые нежно касаются ее щек, скользят упоительным шелком по шее, груди…
Тут ее сердце встрепенулось и забилось, как птица в силках. Это не сон! Не открывая глаз, она чувствовала, как чьи-то нежные влажные губы, едва касаясь, ласкают ее кожу, а тело, освобожденное от сорочки, отзывается, звенит легкой дрожью. Чьи-то мягкие прохладные кудри приятно щекочут грудь.
– Боже милосердный, – прошептал коварный соблазнитель, и Вера с блаженством узнала голос Андрея Вольского.
«Так и должно быть, все правильно», – отозвалось глубоко внутри ее замутненного сознания.
– Ангел мой, – страстно шептал охрипшим голосом Вольский.
Он не спешил, желая отодвинуть последнее чувственное исступление и дать Вере возможность разделить это мгновение. Он был ласков и осторожен, бережно прикасался к затаенным уголкам ее тела. Вера обезумела. Она хватала ртом воздух, будто искала дыхания его целительных уст. Искала и находила, невольно отмечая мягкость и сладость этих искусных губ. Они целовались вечность, но не пресыщались, чувствуя все большую жажду. Все самые обольстительные грезы и мечтания Веры воплотились наконец. Она ничего не боялась, хотя некоторые открытия вполне могли испугать ее прежнюю. Разумность, мудрость, естественность совершающегося дали юной любовнице бесстрашие.
– Что ты со мной делаешь? – стонал Вольский. – Не спеши, любовь моя, у нас все впереди…
Тогда Вера принималась исследовать тело любимого, нежно лаская, любуясь его мужским совершенством и силой. Все в нем, казалось, было создано только для Веры.
– Сжалься, – шептал в безумии Андрей, – я погибаю…
И ей тоже казалось, что сердце не выдержит, разорвется от переполняющих его чувств, но страстная волна накрыла ее с головой и унесла наконец к невыносимому блаженству, в котором терялась боль первого соития.
Вера с испугом смотрела на бездвижное тело возлюбленного. «Что, если он и впрямь умер?» Она трепетно склонилась к груди Андрея и услышала сильные толчки живого и страстного сердца. Наведавшись за ширму, где стоял кувшин с водой, девушка вернулась к нагому, обессиленному Андрею и прикрыла его простыней.
– Святые угодники! – пробормотал Вольский, не открывая глаз. – Неужто такое бывает со смертными? Или я уже там, в блаженной стране?
Вера стыдливо улыбнулась.
– Верно, совестно быть такой счастливой? – спросила она себя вслух.
– Совестно быть несчастным, – лениво проговорил Вольский. – Уж я это знаю не понаслышке.
