Под мраморным небом - Джон Шорс
Мои внучки молчат. Их глаза вдруг наполняются мукой, и я беру их за руки.
– Вы никому, в том числе самим себе, ничего не должны доказывать. Это главное, что вам следует усвоить из моего рассказа.
Гульбадан медленно кивает. Рурайя переплетает свои пальцы с моими.
– А что было потом, Джаха? – спрашивает она.
– Мы все вернулись в Биджапур. Оттуда я и Низам отправились в Агру.
– Тебе довелось еще раз встретиться с Аурангзебом? – спрашивает в свою очередь Гульбадан.
– Разве кошка в итоге не находит своих блох? – отвечаю я, думая о Ладли. – Много ужасного произошло после того, как я вернулась в Агру. – Я гоню от себя тяжелые воспоминания. Лучше б их вовсе не было. – Я, дети мои, заточила себя в тюрьму и освободила Низама.
ГЛАВА 22
Аллах нас оставил
Путешествие в Агру продлилось целый месяц. Необходимость возвращения повергала меня в уныние, но я знала, что любимые мной люди в безопасности, что я вновь увижу их, и это утешало. Я арендовала комнату далеко от Красного форта и на несколько золотых монет, что еще оставались в переметной суме Низама, купила дорогой халат большого размера и длинное жемчужное ожерелье. С помощью косметики я состарила себя, даже волосы выкрасила в цвет седины. Потом отправилась в Красный форт, ведя себя как женщина благородных кровей – игнорируя нищих, не отвечая на вопросы стражей. Я с тревогой возвращалась в камеру отца, но мои страхи смягчали слухи о том, что Аурангзеб находится на севере, сражается с персами.
Я зашагала прямиком к восьмиугольной комнате, в которой провела несколько лет. Ступив в коридор, ведущий к нашей тюремной камере, я с удивлением отметила, что количество охранников увеличилось втрое. Они спросили, что привело меня сюда, и я, чувствуя, как гулко бьется сердце, представилась знатной дамой из Лахора, приехавшей навестить свергнутого императора. Охранники, вероятно привыкшие грубо обращаться с женщинами, загородили мне проход и распахнули передо мной дверь только тогда, когда я вручила их командиру серебряную монету.
Я вошла внутрь, затворила за собой дверь, ожидая найти комнату в том же состоянии, в каком я ее покинула. То, что я увидела, потрясло меня до глубины души. Я закрыла ладонями рот, заглушая невольный крик. За два месяца моего отсутствия комната пришла в крайнее запустение. Со стропил свисала паутина, на мебели лежал толстый слой пыли. Я обвела взглядом помещение, ища отца, и охнула, увидев его, в грязной тунике, лежащим у окна. Высохший, бледный, с клочковатой белой бородой, он походил на мертвеца. Отец не повернулся ко мне.
– Нет! – с ужасом вскричала я и кинулась к нему, шурша халатом. – Отец!
Он застонал, открыл глаза. Мне показалось, что отец не узнал меня, но потом он едва слышно пробормотал:
– Ты жива. Слава Аллаху, ты жива.
Я сунула руки ему под голову, приподняла ее, положила к себе на колени. На его лице была испарина.
– Что стряслось?
Он попытался храбро улыбнуться:
– Болезнь... вернулась. Но...
– Но здесь не было никого, кто бы помог тебе.
– Акбар пытался.
Я глянула вверх. Сокол сидел на своем месте под потолком. При обычных обстоятельствах это зрелище порадовало бы меня, но сейчас я была изнурена. Голова гудела, руки и ноги будто одеревенели.
– Прости меня, – прошептала я.
– Не извиняйся, Джаханара, – сказал отец. – Разве Акбару есть за что прощать ветер? – Он закашлялся. Подолом своего халата я вытерла грязь с его лба. – Уходи, дитя. Здесь... опасно.
– Знаю.
– Что с Исой и Арджуманд?
– Они в плену. Но скоро будут свободны. – Коротко я поведала ему об их мытарствах, в конце сообщив о том, что султан обещал их отпустить. О своей сделке с ним я не обмолвилась ни словом.
Отец подмигнул мне.
– Надеюсь, ты ему не переплатила, – сказал он и кивком указал на окно. – Я всегда сплю здесь. Иногда, когда чувствую в себе силы... приподнимаюсь и смотрю на нее. Наблюдаю, как Акбар прилетает и улетает. – Он опять закашлялся, на этот раз сильнее. Слыша его громкие стоны, я поняла, что он сильно мучается.
– Что говорит врач? – осведомилась я.
– Ничего. Он... – И опять все его существо сотряс душераздирающий кашель. Взмокший, отец содрогнулся, успокаиваясь, и затих. – Он ничего не говорит, потому что его ко мне не пускают.
– Не пускают? Но ты же император!
– Тише, дитя.
– Ты... ты столько сделал для них. – Мой голос звенел от гнева.
Отец попытался ответить, но кашель снова стал его душить. Во мне вспыхнула ярость при виде его мучений, ярость, какой я не знала со дня казни Дары. Я понимала, что должна сохранять спокойствие, но уже не могла себя сдерживать. Ярость кипела во мне, затмевая разум. Я оставила отца у окна и поспешила к выходу. Отворив дверь, я шагнула к охраннику. Тот вздрогнул от неожиданности.
– Почему нет врача? – требовательно спросила я. Бессердечность тюремщиков вызывала у меня отвращение.
Начальник стражи выступил вперед. Тощий, как палка, он впился в меня жестким взглядом:
– Узник выглядит вполне здоровым.
– Как куча навоза! Только осел не заметил бы, что он нуждается в помощи!
Я думала, командир охранников спасует, но тот, видя, что солдаты столпились у него за спиной, бросил презрительно:
– Придержи язык, женщина!
– И не подумаю!
– Нет?
– Твое имя? – приказным тоном произнесла я, пытаясь его запугать.
– Здесь я задаю вопросы!
– По какому праву?
– По праву, данному мне императором! – Он усмехнулся, сверкнув железным зубом. Что-то знакомое сквозило в его цепком взгляде и ухмылке. – Не помнишь меня? – спросил он, намереваясь схватить меня за руку.
Я отступила на шаг:
– Мы не знакомы.
– Богатые не помнят бедных, – прошипел он, подступая ко мне. – Мы для вас ничто.
– Я тебя не понимаю.
– Не понимаешь? Зря. Я ведь работал на строительстве мавзолея. И уж тебя никогда не забуду. Узнаю даже такую, как сейчас, постаревшую, с седыми волосами. Я ведь следил за тобой изо дня в день. И докладывал
