Екатерина Мурашова - Танец с огнем
А еще через два дня в Синие Ключи из Италии вернулся хозяин усадьбы – Александр Васильевич Кантакузин.
…Высокий (у пифагорейцев запомнился ниже), стройный, с ровным, золотистым, не зимним загаром человека, много времени проводящего на свежем воздухе, под животворящим средиземноморским солнцем. Видный, если правду сказать, мужчина. Ловко спрыгнул с коляски, повел взглядом как-то поверх всего. Сразу вспомнилось, как Камилла Аркадьевна описывала возвращение Любы домой: шатающимся шагом – к лесу, и рухнула вниз лицом в опавшие листья… Этот – не рухнет.
Из всех – бросилась к нему со светлым лицом горничная Настя, обычно серьезная и даже брюзгливая:
– Александр Васильевич! Приехали! Наконец-то! Радость, радость!
Посмотрел так же поверх, чуть только сгустив взгляд:
– Здравствуй, Настя!
Зря он так с ней, по-моему. Потому что больше ни одна собака… В смысле самом прямом, и переносном тоже.
Люди, несмотря на теплый день, как будто заморозились слегка. То есть шевелятся в направлении потребном, но как-то медленно, вяло, неуверенно. Агроном с ветеринаром вроде бы приветствовали хозяина с довольными минами, но какая-то неслаженность, неловкость… А вот с собаками все однозначно. Признали наверняка, потому что облаивать не стали. Но ни одна не подошла ластиться, ни одна хвостом не закрутила, на лапы припадая (странно это, ибо псы в Синих Ключах по большей части добродушны и даже передо мной, незнакомцем в сущности, по утрам исправно крутятся и взлаивают, к игре или подачке приглашая. А у Нади и вовсе вечно вся юбка в шерсти…).
Вышла Агриппина с Капочкой, по обыкновению, на плечах. Вот неловкая сцена! Надо бы немедля объяснить ребенку, что приезжий – его отец. Но Агриппина-то, когда волнуется, замолкает категорически, и лицо становится тупым и отчужденным, как у глиняной куклы… А кто же еще?
Мы – чужие, куда нам лезть, Капа только-только к нам самим привыкла. Бездетные агроном с ветеринаром к Капочке и близко не подходят. Настя отошла в сторону и переживает…
Горничная Феклуша, как я заметил, трусовата и суетлива в обыденной жизни, но коли видит своим соображением прямую надобность, решительно берет на себя все неловкости межчеловеческих сообщений.
– Капочка, деточка, познакомься теперь. Это твой папаша Александр Васильевич из дальних странствий приехали. Грунька, смотри сюда! Поставь ее вот тут на землю! Это, Александр Васильевич, дочь ваша, Капитолина Александровна! Капочка, поздоровайся с папашей, ручку подай, или уж присядь, как тебя Анна Львовна учили…
Капочка смотрела с интересом, без всякого испуга, явно чувствуя за собой надежную стену в виде могучей Груни и прочих близких ей с рождения людей. Подумав, ручки все-таки спрятала, но улыбнулась незнакомцу приветливо и присела в каком-то действительно подобии реверанса.
– Почему Капитолина на попечении глухонемой? – неизвестно у кого спросил Александр. – Это же в конце концов не рационально. Девочка вообще говорить умеет?
– Щебечет с раннего утра, как птичка Божья, – уверила хозяина Феклуша, после некоторой паузы решив, что вопрос обращен именно к ней.
Тут Александр заметил Надежду и сразу же узнал ее.
– Надя?! Это ты? Но что ты тут делаешь? Юлия…
– Нет, нет, это совсем другое… – начала Надя.
– И где же, в конце концов, Любовь Николаевна?
Общее замешательство, по обстоятельствам вполне понятное. Феклуша огляделась растерянно – отсутствие барыни объяснять куда труднее, чем присутствие Капочки.
И тут вперед неожиданно, держась за руки, выступили Атя и Ботя.
– Люшика уехала на заработки и за интересом, – едва ли не хором сказали они. – Как и вы, Александр Васильевич. Каждому охота свой талант потешить. А зарывать его в землю Святое Писание не велит. Поэтому так.
Ого-го! Вот это новость! И вот у кого я не догадался спросить. А мог бы вполне. Ведь знал доподлинно, что, выбирая собеседника и конфидента, Люша Розанова никогда не глядела и не глядит на такие мелочи, как возраст, внешность, образование, биологический вид или социальное положение! Малый ребенок, старый нищий, вор, пес, князь, дом, дерево, конь или профессор Университета для нее одинаково пригодны к общению, и сообразуется она лишь с текущими обстоятельствами… Жаль, что я по своим ограниченным способностям не могу расспросить о Люшиных планах Синюю Птицу или ту достопамятную с бала прудовую улитку! Наверняка они рассказали бы мне много нового и интересного…
Александр молча открыл и закрыл рот. А что тут скажешь?
Тут кстати подвернулся я.
– Простите, вы… Лицо ваше кажется знакомым…
Какое странное и отчетливое знание: только Надино присутствие и все, с нею связанное, дает мне полную свободу от неловкости в сообщении с Александром Кантакузиным.
– Аркадий Андреевич Арабажин, к вашим услугам. Действительно встречались пару-тройку раз – в различных, иногда довольно экзотических (мысленно имею в виду кружок пифагорейцев) местах…
– Господи, конечно! Оборона университета в 1905! – вдруг почти весело воскликнул Кантакузин. – Вы – командир Студенческой дружины, раздаете распоряжения… Предлагали мне записаться…
Надо же! Должно быть, так и было. Не помню решительно.
– Вы отказались? – спросил с интересом.
– Да, конечно. Сидел в библиотеке. Макс Лиховцев, мой кузен, собирал деньги на нужды восставших в московских салонах…
– Ну разумеется! – с удовольствием подхватил я. – Доклад Лиховцева об Апокалипсисе. Хозяин квартиры, кажется, Аполлон – использующий гроб в качестве кровати и обеденного стола…
– Подумать только! Как тесен мир… – туманно улыбнулся Александр. – Когда-то мы с Надей, Максом и Юлией собирались вот на этой веранде. А с вами, Аркадий Андреевич, оказывается, встречались не только в университете, но и у пифагорейцев… Мы обязательно должны…
Я закивал, не считая нужным немедленно уточнять, что мы виделись еще и на свадьбе. Между прочим, его собственной. С отъехавшей ныне «на заработки» Любовь Николаевной.
Феклуша сделала знак Груне, и та быстро и ловко унесла Капочку. Александр этого как будто не заметил…»
– Что же он тут делает-то, этот доктор? Ты знаешь?
