Мари-Бернадетт Дюпюи - Ангелочек. Дыхание утренней зари
Анжелине совершенно не хотелось рассказывать, в чем ее обвиняют. Но она готова была разговаривать хоть с самим дьяволом, лишь бы не думать, почему не приходит Луиджи.
– Я совершила проступок, за который судят. Больше я ничего не скажу.
– Да уж я догадалась, что тебя упрятали не случайно! Наверное, у тебя была шикарная клиентура – нарядные мужики, и при деньгах! А зовут тебя как? Я – Валентина. Титина, если так больше нравится.
Розетта вскочила на ноги. Вид у нее был рассерженный, когда она уставилась на новую соседку, выражение лица которой в танцующем свете свечи, казалось, постоянно менялось.
– Заткнись! Мы не хотим тебя слушать! – крикнула она. – И не произноси больше это имя, слышала?
– Она что, больная – твоя соседка? Разве я виновата, что меня зовут Титина?
– Замолчи! Замолчи, я сказала!
И Розетта подбежала к решетке.
– Розетта, прошу, успокойся! – встревожилась Анжелина.
– Мне – успокоиться? Не могу! Я хочу на волю, хочу умереть! И она, там… Я не позволю ей марать имя моей сестры!
Розетта запнулась, пребывая на грани нервного срыва. Молодая воровка наблюдала за происходящим, покусывая прядь волос. Потом ей пришло в голову, что можно поддразнить Розетту – так, ради развлечения.
– Валентина-тина-тина! – принялась напевать она, раскачиваясь. – Валентина как картинка…
Послышался лязг дверных запоров, и она умолкла. Розетта же, рыдая, продолжала осыпать обидчицу оскорблениями. Через минуту подошли жандармы в сопровождении смотрителя.
Поравнявшись с камерой двух женщин, он указал на них жандармам:
– Вот дамы, которых приказано перевести в тюрьму Сен-Лизье.
Взгляд его остановился на лице Анжелины, и он с нажимом сказал:
– Это распоряжение судьи!
– Ну нет! Оставьте их еще хотя бы на одну ночку! – возмутилась вновь прибывшая. – Без этих потаскушек мне будет скучно!
Никто не обращал внимания на ее выкрики и оскорбления. Обескураженных Анжелину и Розетту под надежным конвоем вывели на улицу. На несколько минут они оказались на свежем воздухе, прежде чем их снова посадили в черный фургон жандармерии.
– Ничего не понимаю! – вздохнула Анжелина. – Но как же приятно было оказаться на воле! Розетта, милая, ты видела, какое небо ясное, красивое? И деревья… листья такие зеленые! И ветер принес с лугов запах травы…
– Да, этот запах я почувствовала. Но гораздо сильнее я радуюсь тому, что больше не увижу ту девчонку, – едва слышно призналась девушка.
– Розетта, будь благоразумна! Ты повстречаешь еще не одну тезку твоей сестры.
– Может, и так, но эта… Она такая противная, такая мерзкая…
– Ну-ну, иди ко мне, ты вся дрожишь! Не знаю, почему судья Пенсон решил перевести нас в Сен-Лизье, но будем надеяться, что это добрый знак. Будем ближе к дому и сможем слушать, как звонит церковный колокол! – попыталась придать своему голосу веселость Анжелина.
– И как только у тебя, Энджи, получается быть такой жизнерадостной, такой терпеливой? – изумилась Розетта, которая в объятиях подруги сразу почувствовала себя лучше.
– Я пытаюсь верить в Провидение и Божью справедливость, раз уж не могу положиться на справедливость людскую. Но как же приятно слышать стук копыт по мостовой, правда? А через окошко видны магазины и прохожие!
Но Розетта закрыла глаза. Она, объятая ужасом, думала о новом заточении, которое затянется на месяцы и годы. Еще ужаснее было представлять заседание суда, на котором ей придется рассказать о своих самых страшных душевных ранах и о своем позоре.
В тюрьме Сен-Лизье (бывшем епископском дворце), на следующее утро, пятница, 2 июня 1882 года
Немолодой охранник в черном фетровом берете привел Анжелину в помещение для общения заключенных с посетителями. Оно было разделено на две части крепкой металлической решеткой с таким частым плетением, что разговаривающие не могли прикоснуться друг к другу, даже если бы захотели. Сердце затрепетало в груди у молодой женщины, когда она увидела Луиджи.
– Энджи, любимая! – прошептал он. – Я слышал, вас с Розеттой перевезли сюда всего час назад. Я расстроился, когда пришел в суд и узнал, что вам назначили другого судью, некоего Фредерика Мюноса. Однако он сказал, что я могу навещать вас через день.
Анжелина смотрела и не могла на него насмотреться. Какими родными казались ей это лицо, эти блестящие черные кудри, яркие губы…
– Почему ты молчишь? Как вы устроились на новом месте?
– Устроились? Это слишком громко сказано. Камера крошечная, там тесно, но, по крайней мере, мы все еще вместе. Луиджи, а почему нам назначили другого судью вместо Пенсона?
– Мне не сообщили причину, зато судейский секретарь сказал, когда состоится суд. Он назначен на восемь утра в следующую пятницу, 9 июня. Это намного раньше, чем ожидалось. Анжелина, мы должны надеяться на лучшее!
Молодая женщина опустила глаза. На душе у нее было сумрачно. Муж так близко, а она даже не может к нему прикоснуться! Думать об этом было невыносимо. Она сделала над собой огромное усилие, чтобы посмотреть ему в глаза.
– Луиджи, прошу, сделай так, чтобы твоя мать и Октавия не присутствовали на суде. Ради Розетты! Бедняжка почти ничего не ест и не спит – до такой степени она боится этого суда! Пожалуйста, постарайся им объяснить!
– Твой дядюшка уговорил их не откладывать отъезд в Лозер, но, к сожалению, случится это не скоро. Я вижу по всему дому чемоданы и стопки одежды, но сборы идут очень вяло. Анри уже собрал кубики и тканевый мячик в узелок и бегает с ним по гостиной, а Спаситель – за ним следом. Эти двое точно готовы отправиться в любой момент!
Анжелина беззвучно заплакала.
– Мой pitchoun, мне так хочется его обнять! Но я знаю, что должна быть готова к худшему. Я уже схожу с ума от тоски, хотя не видела вас, моих родных, всего неделю. Что же со мной будет, когда эти муки растянутся на месяцы и годы? Луиджи, прошу тебя, позаботься о моем ребенке и о тех, кого мы с тобой оба любим!
– Я делаю все, что в моих силах, дорогая! О, если бы я только мог тебя обнять и утешить! Мне хочется верить, что очень скоро вас с Розеттой освободят и мы все вместе окажемся под летним небом, бескрайним и синим, и будем жить счастливо с нашим малышом.
– Если Господь захочет, твоя мечта исполнится, – прошептала она.
– Господь? Нет, Энджи! Я больше полагаюсь на помощь тех, кто нас любит.
Охранник, на этот раз молодой, крикнул Луиджи, что его время истекло. Супруги обменялись пламенными долгими взглядами.
– Я принес два письма: от Гильема – для тебя и от Виктора – для Розетты. Начальник тюрьмы заверил меня, что вечером вам их отдадут, – поспешил сообщить бывший странник.
