Игры зверей - Мисима Юкио
«Все-таки он ей врезал! – думал Кодзи, наблюдая. – И крепко!» Однако вместо холодного удовлетворения его захлестнуло кипучее возбуждение. Иппэй отвесил жене еще одну пощечину. Белое лицо Юко стало покорным, точно у куклы, рука мужа больше не поддерживала ее, и она рухнула на пол.
Кодзи сунул руку во внутренний карман пиджака. Он до сих пор помнил, какими естественными были его движения в тот момент. Отточенная последовательность действий без малейших эмоций, цели и мотива привела к тому, что он легко преодолел точку невозврата.
Иппэй обернулся. Кодзи подскочил к нему и в ярости ударил его гаечным ключом. Иппэй дернулся, и Кодзи понял, что ключ проломил ему голову.
Глава третья
Увидев Иппэя спустя два года, Кодзи поймал себя на том, что не сводит взгляда с его головы. Следа от удара не было видно – место, куда угодил ключ, уже заросло густыми волосами, тусклыми, несмотря на ослепительно-яркое солнце.
В голове Кодзи стремительно мелькали обрывки воспоминаний и сумбурных мыслей. Подобно тучам комаров, вдруг возникшим ниоткуда и застилавшим собой солнце, они заслоняли ему обзор.
«Тогда я больше не мог выносить безучастный, прогнивший, похожий на груду свиных кишок мир, лишенный всякой логики. Нужно было привнести в него логику. Холодную, твердую, черную логику металла. Логику гаечного ключа… Юко сама сказала тем вечером в баре: „А если останется невозмутимым – это конец“. Удар ключом спас от такого „конца“ их обоих…»
Кодзи вздрогнул от этих мыслей: «Я раскаялся. Я…»
И роившиеся перед глазами комары мыслей сразу исчезли.
В ходе расследования Кодзи сообщили о последствиях его поступка. Удар гаечным ключом, нанесенный в левую часть головы, вызвал ушиб головного мозга и постконтузионный синдром. Когда Иппэй пришел в себя, врачи диагностировали паралич правой стороны тела и расстройство речи.
И о гаечном ключе, конечно, не забыли. Сколько было надоедливых, без конца повторявшихся вопросов!
Матико в ходе следствия рассказала, что в квартире никакого ключа не было. На нем оказался штамп электротехнической фирмы, ее владельца удалось разыскать. Он приезжал в больницу Т. на машине, но не помнил, что выронил в окрестностях ключ, хотя тот несомненно принадлежал его фирме. Его автомобиль в последний месяц ни разу не ломался и починки не требовал. Так или иначе, был ключ где-то украден или найден, дела не меняло – наличие этого инструмента неопровержимо свидетельствовало о преднамеренности совершенного Кодзи преступления. За нанесение телесных повреждений его приговорили к лишению свободы на один год и пять месяцев.
* * *Иппэй с улыбкой, не спеша, провел Кодзи и Юко через арку, увитую цветущими круглый год плетистыми розами, которые отбросили тень на его лицо. Крупные белые бутоны купались в лучах летнего солнца.
Кодзи никогда не думал, что человек может так измениться за столь короткое время.
Щеголь в пошитом на заказ костюме с иголочки, итальянской шелковой рубашке и галстуке, с тускло поблескивавшими в манжетах аметистовыми запонками, который своей бурной повседневной деятельностью создавал вокруг ленивую атмосферу, исчез. Кодзи с ужасом подумал, что все эти перемены произошли из-за нанесенного им удара.
Глядя на результат содеянного, он испытывал чувства, какие, по его мнению, могли быть у человека, впервые увидевшего своего незаконного ребенка, родившегося несколько лет назад после случайной связи. Он видел, как в этом ребенке проступает его собственное «я». Прежний Иппэй умер, и его место заняла тень самого Кодзи (разумеется, внешне у них не было ни малейшего сходства). Возникший образ не был подобием Кодзи, а имел обличье совершенного им деяния. Если бы Кодзи мог нарисовать автопортрет своего внутреннего «я», это была бы точная копия нынешнего Иппэя. Даже тень печали на беспомощно улыбавшемся лице Иппэя на самом деле принадлежала Кодзи.
Кодзи вдруг вспомнил, как однажды Иппэй переоделся в конторе в смокинг, вставил в петлицу белую розу и отправился на вечеринку с друзьями, с которыми часто проводил время. Шикарная белая роза на лацкане смокинга. Такие же цветы Кодзи видел теперь здесь, тень от них лежала на щеках Иппэя. Одет он был неряшливо – полы юкаты разошлись, на спине ткань криво топорщилась, пояс с белыми крапинками сполз на бедра. Розы, которыми Иппэй украсил путь праздничной процессии, напоминали большие декоративные белые шпильки для волос.
* * *– Это Ко-тян, помнишь? Кодзи-кун[10].
Юко произнесла имя медленно и четко, и Иппэй, с чьего лица не сходила кривая улыбка, проговорил:
– Ко-о-ри.
– Не Ко-о-ри, а Кодзи.
Иппэй повторил:
– Ко-о-ри, – и добавил довольно четко: – Нет, спасибо.
– Странно, правда? Он с самого начала говорил «Нет, спасибо» без запинки. Это не Ко-о-ри, а Кодзи.
Кодзи решил положить конец разговору, который его порядком раздражал:
– Да ладно. Пусть будет Кори. Лед меня вполне устраивает[11]. Не обращай внимания.
Так закончился обмен приветствиями во время их «первой» встречи.
Раздражение Кодзи было неоднозначным; что-то ему мешало, не давало выхода раскаянию. Он не чувствовал сожаления. А ведь раскаяние должно было переполнять все его существо. Еще до того, как он увидел, во что превратился Иппэй, ему надлежало залиться слезами, упасть на колени и вымаливать прощение. Однако механизм почему-то застопорился и замер. Кодзи не понимал, в чем причина. Возможно, виновата улыбка, повисшая на губах Иппэя, словно паутина.
Рядом на ветке запел соловей, его трели сливались со звоном цикад. Миновав увитую розами арку, все трое пошли по вымощенной камнем неровной дорожке мимо теплиц. Глядя на хромающего Иппэя, Кодзи протянул руку, чтобы помочь ему, но его остановил пустой взгляд больших черных глаз Юко. Зачем она его осадила? Хотела, чтобы Иппэй стал самостоятельнее? Как бы то ни было, она заметила намеренный жест Кодзи, и это задело его за живое.
– Сначала давай посмотрим оранжерею. Я сама там все сделала, училась, планировала, строила, теперь управляю процессом. Получился неплохой бизнес. У меня давняя дружба с Токийским ботаническим садом. Не ожидал, наверное, что я на такое способна? Знаешь, у женщин множество скрытых талантов. Я и сама не думала, что потяну это дело.
Неясно, насколько Иппэй понимал быструю речь, хотя складывалось впечатление, что часть сказанного Юко предназначалась ему. Так было с тех пор, как они прошли через арку с розами. Точнее, даже раньше, когда они поднимались в гору от порта и Иппэя еще не было рядом. А если подумать, то и два года назад, когда еще ничего не случилось.
К теплице была подведена водопроводная труба. Кодзи быстро отвернул кран и, наклонив набок голову, стал глотать падавшую ему на лицо воду. Струя с силой била в щеку, приятно освежала кожу. Кодзи подставлял лицо под сверкающий поток, его бледный кадык, давно не видевший солнца, судорожно двигался.
– Как вкусно ты пьешь! Хорошая вода?
– Во-о-да, – повторил за Юко Иппэй. И довольный, что справился с этим словом, повторил: – Во-о-да.
Кодзи поднял голову. У входа в теплицу стоял мускулистый старик в шортах и спортивной майке. Тэйдзиро, садовник, бывший рыбак. По словам Юко, его дочь работала на фабрике музыкальных инструментов компании «Тэйкоку гакки» в Хамамацу.
На какое-то мгновение Кодзи стало не по себе: что, если Тэйдзиро известно, откуда он приехал?
Но, взглянув на загорелое, словно вырубленное из дерева лицо садовника, напоминавшее шлем старинного доспеха, на короткий ежик волос цвета морской соли, он подумал: «Человек с таким лицом в чужие дела лезть не будет. Его лицо – как закрытое окно, которое он приотворяет лишь иногда, чтобы впустить солнечный свет». Тревога развеялась. В тюрьме Кодзи знал одного заключенного – старика – с таким же честным, надежным лицом.
