Коварный обольститель - Хейер Джорджетт
При том что Сильвестр, разумеется, сознавал, почему он вдруг заслужил знаки внимания его милости, он не смог остаться равнодушным к грубоватым похвалам либо пропустить мимо ушей совет, как перепрыгивать через каменные стены. Слово за слово, и к концу недели герцог оказался на крючке, приняв приглашение провести несколько дней в Остерби после своего отъезда из Бландфорд-Парка. По общему мнению, лорд Марлоу не отличался острым умом, но все-таки был не настолько туп, чтобы заставить Сильвестра заподозрить, будто у него на уме есть и кое-что иное, кроме демонстрации своему гостю развлечений, какие могут поджидать его на унылой равнинной местности. Заодно, если он пожелает, лорд намеревался по сходной цене уступить герцогу многообещающего пятилетнего жеребца, который не выдерживал веса его самого. Визит обещал пройти безо всяких церемоний; они выедут из Бландфорд-Парка вместе, и Солфорд попытает счастья в Остерби. Лорд Марлоу ни словом не заикнулся о своей дочери, а также о том, при каких обстоятельствах Сильвестр позволил уговорить себя. В целом, ему было не на что жаловаться. Его хозяин повел себя в весьма щекотливом вопросе настолько неожиданно и тактично, что он мог свести знакомство с мисс Марлоу, не связывая себя никакими обязательствами, а это, как вынужден был признать герцог, устраивало его куда больше формального лондонского бала, на который Сильвестра пригласили бы с одной-единственной целью – представить молодую леди его вниманию.
Глава 4
Классной комнатой поместья Остерби заправляла дама решительного и сурового вида, сухопарая фигура которой была неизменно облачена в платье приглушенных тонов с воротником под горло, начисто лишенное украшений в виде оборок и рюш. Ее песочного цвета волосы были гладко зачесаны назад и спрятаны под капором; водянистые голубые глаза оставались почти незаметными на обветренном лице, самой выдающейся частью которого, несомненно, был крупный нос с горбинкой. Она изъяснялась отрывисто и грубо, а голос ее казался хриплым и раскатистым, словно рев огнедышащего дракона.
Внешность, впрочем, была обманчивой. Под внушающим трепет грозным фасадом мисс Сибиллы Бэттери билось мягкое, любящее сердце. За исключением, пожалуй, лишь Элизы, третьей и самой любимой дочери леди Марлоу, остальные ее юные подопечные обожали гувернантку; Феба, Сюзанна, Мэри и даже маленькая Китти поверяли ей свои надежды и горести, преданно защищая от обвинений в том, будто она в очередной раз не уследила за ними.
Можно было предположить, что мисс Фебе Марлоу, которой уже сравнялось девятнадцать и которая имела честь дебютировать в прошлом сезоне, следовало бы давным-давно выпорхнуть из-за парты; но поскольку она боялась и не любила свою мачеху, за что та платила ей взаимностью, то с радостью воспользовалась уроками итальянского под руководством мисс Бэттери в качестве предлога, дабы проводить в классной комнате то время, что у нее еще оставалось после посещения конюшен. Подобная негласная договоренность как нельзя лучше устраивала леди Марлоу, приложившую все усилия, чтобы воспитать свою приемную дочь по образу и подобию знатной молодой леди, но никакая порка и унизительная тяжесть одиночного заключения в собственной комнате так и не избавили девушку от того, что ее милость называла мальчишескими выходками. Сломя голову Феба носилась по окрестностям в своем тарантасе или на одном из рослых гунтеров отца, регулярно приводила одежду в негодность, приятельствовала с грумами, отвратительно вышивала гладью и (по мнению леди Марлоу) состояла в слишком уж дружеских отношениях с мистером Томасом Орде, своим другом детства и сыном местного мирового судьи. Будь на то ее воля, леди Марлоу быстро положила бы конец всем конным развлечениям, исключая самые невинные, но лорд Марлоу неизменно оказывался глух к любым жалобам на эту больную для жены тему. В общем и целом, он являлся исключительно покладистым супругом, однако лошади были его искренней страстью, и ее милость давным-давно уяснила, что любая попытка вмешательства во все, касающееся конюшен, окажется неудачной. Подобно многим слабохарактерным мужчинам, в некоторых вопросах лорд Марлоу отличался ослиным упрямством. Он гордился умением Фебы обращаться с лошадьми, любил брать ее с собой на охоту и, собственно говоря, не смог бы обойтись без нее на конюшнях, которыми она теоретически управляла в его отсутствие, однако на практике делала это ежедневно.
Получив повелительный вызов в Лондон от леди Ингам, лорд Марлоу, человек ленивый и склонный к праздности, покинул Остерби в дурном расположении духа. Зато два дня спустя он вернулся домой в прекрасном настроении, отзываясь о своей бывшей теще в самых хвалебных выражениях. Он и мечтать не мог о столь блистательной партии, которую она, похоже, устроила для Фебы, потому что во время своего первого выхода в свет его дочь не произвела на окружающих особого впечатления. Леди Марлоу старательно наставляла ее в правилах приличия и хорошего тона, но лорд Марлоу втайне полагал, что жена переусердствовала в этом. Чтобы скрыть недостатки тоненькой и гибкой фигурки, загорелого личика и неброской красоты ясных серых глаз, способных лучиться лукавыми смешинками, но слишком часто затуманенных опасливой настороженностью, требовалось проявить бо́льшую живость, которая, как он прекрасно знал, имелась у Фебы в избытке.
Леди Марлоу была доброй христианкой и потому не стала завидовать невероятной удаче Фебы, сколь бы недостойной она ее ни полагала. Женщина твердо вознамерилась сделать все от нее зависящее, дабы Феба никоим образом не настроила против себя столь знатного жениха во время его пребывания в Остерби.
– Можете быть уверены, – заявила она, – что, какой бы каприз ни вбил себе в голову Солфорд, пожелав сделать предложение дочери лучшей подруги своей матери, он не женится на девушке, не умеющей вести себя, как полагается. Что до меня, то я убеждена: этот брак предложила ему устроить леди Ингам. Так что Фебе еще предстоит завоевать уважение герцога. Он встречался с ней в Лондоне весной и даже танцевал с Фебой на балу у леди Сефтон, но я не рассчитываю, будто он узнает ее.
– Не кажется ли вам, любовь моя, – осмелился предположить его светлость, – что будет лучше не говорить ей о том, почему он решил почтить нас своим визитом? То есть если он действительно приедет, что, как вы понимаете, пока остается под вопросом.
Нет, ее милость так не думала, разве что милорд желает, чтобы его дочь внушила герцогу незамедлительное отвращение к себе, ворвавшись в дом забрызганная грязью с головы до ног и выпалив при этом очередную нелепость, или же дав ему повод заподозрить себя в недостойном поведении, поощряя фамильярность со стороны молодого Орде.
Лорд Марлоу поспешно заявил: он не желает ничего подобного. Хотя его светлость абсолютно не видел дурного в ее дружбе с молодым Орде, поскольку знал, что его дочь относится к юноше как к брату, и не более того, он легко дал себя убедить в том, что Солфорд, натура чопорная и высокомерная, может неправильно истолковать подобные вольности. Лорд Марлоу согласился: следует положить конец визитам Тома в Остерби, а Фебы – в Манор, втайне надеясь, что его супруга своими предосторожностями не оскорбит мирового судью и его жену. Марлоу стремился поддерживать с соседями добрые отношения, кроме того, мировой судья был егермейстером, и хотя его милость предпочитал, по большей части, охотиться в графствах[14], ему ни в коей мере не хотелось рассориться с местным старшим егерем. Однако леди Марлоу безапелляционно заявила: «Предоставьте это мне!», что, как обычно, полностью устроило его.
Было решено, что они ничего не скажут Фебе до тех пор, пока он не заручится обещанием герцога приехать в Остерби. Но, когда второй грум милорда прибыл верхом из Бландфорд-Парка с письмом для ее милости, в котором лорд предупреждал супругу, что к концу недели вернется домой в сопровождении Солфорда, она немедленно послала за Фебой, повелев той явиться в гардеробную.
