Розалин Майлз - Глориана
Он говорит священными»? Колкость напрашивалась сама собой.
— Однако наш Господь не женился!
Рели натянуто хохотнул:
— Однако мы, Его недостойные дети, слабы плотью, и нам трудно следовать Его примеру…
О да, сэр, извивайтесь своей слабой плотью сколько хотите, вы у меня на крючке!
— А распространяется ли Его заповедь на деторождение? — спросила я как бы между прочим.
Теперь он вспотел, верхняя губа под тугими черными завитками усов покрылась тонкой пленочкой страха. Однако годы, проведенные в боях, закалили его нервы. Он не дрогнул.
— Да, мадам.
— Разумеется, если мужчина и женщина спят вместе, они рано или поздно приживут младенчика, вы согласны?
Теперь он понял. И принял мужественно.
— Ваше Величество совершенно правы — тайное станет явным.
— Ладно, сэр, убирайтесь прочь.
Я не любительница отрывать паукам ноги и смотреть, как они корчатся в тщетной попытке уползти. Поэтому я его отпустила. Однако не успел он поклониться, взглянуть на меня и выйти в двери, как я уже кликнула одного из кавалеров.
— Пусть ко мне немедленно явится капитан гвардии с вооруженным отрядом.
Чтобы взять под стражу.
И препроводить изменника в Тауэр.
Шли вы из Святой Земли,
Уолсингам, Уолсингам,
Повстречать мою любовь
Не случалось вам?
Как узнать, о коей речь?
Многих встретил я тогда
По пути или навстречь:
Кто туда, кто сюда…
Не бела и не черна,
Но яснее, чем рассвет,
Столь великих совершенств
На земле и в небе нет.
Доводилось повстречать:
Ликом — ангел во плоти,
Нимфе царственной под стать
Так смотреть, так идти.
Здесь она меня забыла,
Здесь ни с кем я не знаком,
А бывало — в бой водила,
Нарекла своим бойцом.
Верная любовь в душе,
Словно в пламени, живет.
Не стареет, не болеет,
Не изменит, не умрет.
Он посылал из заключения эти и другие любовные мольбы, но я была непреклонна. Вернее, я заболела от ярости, занемогла от расстройства чувств — впрочем, расстроились не только чувства, как всегда, от переживаний у меня скрутило живот. Елена, Уорвик и горничные смущенно смотрели в пол, когда я, воняя нужником, выходила из уборной.
Одна Елена не растерялась, шагнула вперед и спокойно взяла меня за руку.
— Послать за доктором Лопесом, мадам, или еще за кем из врачей?
— Нет, не надо, — плакала я. — Они не вылечили меня от измены лорда Лестера, не вылечат и теперь.
Подошла Радклифф с серебряным подносом, на котором были бокал миндальной настойки и вишневые вафельки.
— Ваша милость с утра ничего не кушали, пожалуйста, возьмите хоть чуть-чуть для подкрепления сил…
Я отмахнулась. Однако любовь и нежная тревога в ее глазах пронзили меня до глубины души, я не могла более сдерживаться.
— О, Господи, — запричитала я, — неужели все снова, как с Робином? Или это Божья кара за то, что я зажилась на этом свете? Видеть, как события повторяются и вновь переживать прежние муки?
Уорвик и Радклифф уложили меня в постель, Елена взяла за руку и ровным голосом, из которого так и не изгладился шведский акцент, зашептала на ухо:
— За тем исключением, мадам, что Ваше Величество никогда не любили, — она замялась, — и не привечали сэра Уолтера, как лорда Лестера.
А сейчас у вашей милости по-прежнему есть любовь лорда Эссекса.
Уорвик наклонилась с другой стороны.
— Госпожа, отхлебните чуточку лекарства, которое приготовила Радклифф, — оно очень сильное, вы сразу уснете…
Любовь Эссекса… Я начинала дремать. Да! Она, по крайней мере, у меня, есть, истинная правда. Он ежедневно шлет мне нежные и мужественные любовные послания: Я женился не ради себя, но ради нее — из жалости… я вынужден был ее пожалеть…»
Я сжала руку Уорвик:
— У мерзавца Рели нет даже такого оправдания. Он спал с ней из похоти! И под самым моим носом.
И притом несколько лет — по меньшей мере два года…
— Отвезли его в Тауэр?
— Как Ваше Величество и приказали. Обоих.
Они ждут вашего решения.
Загадку раскрыл Роберт — ему не потребовалось много слов. Глаза его горели искренним сочувствием, когда он с поклоном протянул мне пергамент:
— Сэр Уолтер Рели шлет вам письмо с извинениями и покаяниями. Ваше Величество, а с ним стихи…
Я взвыла и вышибла из рук Роберта пергамент:
— Не желаю извинений и стихов, хочу знать правду!
— Вы ее услышите, миледи. — И Роберт защебетал:
— Сэр Уолтер и дама приглянулись друг другу, и он лишил ее невинности. Затем она понесла…
Я знала! Вот чем была ее водянка — а я-то ее пожалела, отправила в деревню на поправку, подышать чистым воздухом.
— И сэр Уолтер на ней женился. А когда вы отправили ее в деревню, она вместо этого укрылась в доме брата в Мил-Энде, где и родила сына. А сэр Уолтер уговорил графа Эссекса стать крестным отцом ребенка. Сэр Уолтер рассчитывал на сочувствие графа — они хоть и соперники, но граф тоже скомпрометировал себя тайным браком, заключенным без воли Вашего Величества…
Я вскочила и заходила по комнате.
— Это не одно и то же! Женитьба графа — совсем другое дело.
Рядом с постелью лежали письма, в которых мой лорд объяснял все:
Внемлите мне, Ваше Величество, Вашей душой заклинаю, внемлите!
Я впервые увидел ее в Зютфене, куда она приехала к раненому мужу, сэру Филиппу Сидни, за которым ухаживала до самой его смерти, — и он сам, умирая, поручил ее моим заботам. В моих глазах он был безвременно павшим героем, а его последнее желание — законом. Покойный лорд Лестер, который любил Ваше Величество так же страстно, как я, если такое возможно, обойдись с ним судьба помягче, подтвердил бы мои слова. Жениться на даме было долгом чести, от которого рыцарь уклониться не может. Однако, если честь и связала меня с нею, к вам меня влечет любовь, безмерная любовь…»
Да! Он по-прежнему меня любит! Я схватила последнее письмо и прижала к губам. Да и кто бы не предпочел меня ей, его жене, жалкой вдове Сидни.
Сказать по правде, я не имела ничего против его брака с Фрэнсис. Я даже жалела ее, когда вспоминала ее худосочное мальчишеское тело, благочестиво опущенные долу коровьи глаза, бледную кожу, излишне темные глаза и волосы — в то время как в моде мои золотисто-рыжие локоны и фарфоровый цвет лица. Конечно, он ее не любит. Он любит меня, хоть и не может этого проявить, слишком велико расстояние между нами. А уж кому-кому, а ему обязательно нужно продолжить род, чтобы его титулы — и красота — сохранились в потомстве.