Альбер Бланкэ - Война амазонок

– Вот уж правда, – воскликнула старая селедочница, – прошло добрых четверть часа, как он не перестает чернить герцога Бофора.

– Не следовало этого допускать, тетушка Фортюнэ.

– Да здравствует герцог де Бофор! – закричала старуха. – Милостивый и благородный вельможа не потерпит ничего такого, что не было бы хорошо и честно!

– Да здравствует герцог де Бофор! – вторили хором кумушки, толкая со всех сторон незнакомца. С великим трудом ему удалось высвободиться из их рук и угрем проскользнуть в толпе.

Не успели затихнуть эти крики, как новое волнение охватило противоположную сторону площади. Там торжественно приветствовали Бофора.

Мансо вскарабкалась на скамью и увидела причину суматохи – прибытие герцога Бофора на рыночную площадь. Мансо поспешила объявить об этом всем окружающим.

– Он! – произнесла Маргарита, бросившись внутрь лавки. Она притаилась в уголке с сестрой на руках.

Все женщины побежали к фонтану Невинных. Принц взошел на первую его ступеньку, чтобы отвечать на пламенные приветствия толпы.

– Друзья мои, – сказал принц, возвышая голос, – не хотите ли меня послушать? Мне надо с вами переговорить.

– Да, да, говорите! – отвечали все единодушно и восторженно.

– Дети мои, – продолжал герцог громким и мужественным голосом, так что поневоле заставлял себя слушать. – Сегодня распространяли обо мне гнусную клевету. Я знаю, откуда идут эти слухи: мои враги выдумали их с умыслом отнять у меня ваши честные и верные сердца.

– Без огня дыма не бывает, – произнес голос в толпе.

Все глаза обратились в сторону, откуда послышался голос. Госпожа Мансо, стоявшая в первых рядах, тотчас узнала Гон-дрена, ложного носильщика, только что прогнанного с площади.

Гондрен тоже узнал ее, и намеревался было опять ускользнуть, но Мансо проворно кинулась в его сторону и при общих рукоплесканиях поймала его за фалды.

– Ваше высочество, – сказала она, – вот один из ваших врагов: он-то знает, почему наговаривает на вас.

Гондрен попробовал опять вывернуться, но его держали очень крепко. На нем была одежда рыночных носильщиков, но его руки, хотя и не очень белые и нежные, но все же не имели огрубелого вида рук тех людей, чье платье он надел.

Медленно подошел к нему Бофор и внимательно рассмотрел его.

– Какое зло я тебе сделал? – спросил принц кротко.

– Никакого, – свирепо отвечал тот.

– Так зачем же ты клевещешь на меня?

– Да что я, пришел на исповедь, что ли? – снахальничал человек, когда увидел кроткое и благосклонное выражение лица принца.

– Нет, ты не на исповедь пришел, но так как ты не намерен отрекаться от злодейств, то получишь казнь от моей руки.

При этих словах герцог отдал свою трость ближайшей женщине, сам же, засучив кружевные нарукавники, высунул кулаки.

– Выпустите-ка его, матушка, – продолжал он, обращаясь к Мансо. – Я хочу разрешить наш вопрос на деле. Ну-ка, негодяй, защищайся, и мы посмотрим, так ли силен твой кулак, как язык.

Хотя открылась рука нежная и вполне аристократическая, однако белые кулаки оказались так простонародно мускулисты, что отбивали всякую охоту испытать их на себе.

– Я не дерусь с принцами, – пытался отговориться Гондрен, пятясь назад.

– Врешь, трус! Не уважение, а страх тебя удерживает. Ступай вон, негодяй, ступай вон!

– И чтобы твоей ноги не было на рынке, – подхватила госпожа Мансо, подтолкнув его с такой силой, что он наверное полетел бы наземь, если бы стена людей не удержала его.

– Погодите минуту! – закричала Фортюнэ, схватив Гон-дрена. – Мы не хотим иметь шпионов среди нас. Смотрите, вон наш Мансо идет.

Действительно, вдали показался синдик, сопровождаемый толпой, которая вместе с ним возвращалась от Тюильри.

– Да здравствует герцог Бофор! – закричал синдик с сияющим лицом.

– Эй, Мансо! – позвала Фортюнэ.

– Что надо?

– А тут этот молодец нарядился в платье носильщика и говорит, что вот уже два дня, как его приняли в число носильщиков. Правда ли это, товарищ?

– Чисто соврал, – сказал синдик, спокойно глядя на Гондрена, – я никогда не видел его.

– Это Гондрен, бывший лакей госпожи Мартино, – закричала Фортюнэ, – ведь я говорила вам, что это шпион Мазарини.

– Шпион! – пронеслось по толпе.

– Смерть шпиону! – заревела толпа.

И прежде чем Бофор успел возразить, Гондрена подняли, как перышко, и отнесли на тот край площади, где стояла виселица. На этот час «Парижский господин» – палач отсутствовал. Но удальцы достали длинную и крепкую веревку и надели ее на шею негодяя. Тот был бледен, как будто страшная смерть уже схватила его в свои объятия.

– Ваше высочество! – закричал он, насколько хватило сил. – Помилуйте!

Не напрасно произнесен был предсмертный призыв; герцог Бофор, оттесненный толпой, расталкивал ее направо и налево, расчищая себе дорогу к осужденному.

– Помилосердствуйте! Ваше высочество! – истошно вопил Гондрен.

Герцог Бофор ухватил за ногу человека, карабкавшегося на виселицу с намерением прицепить веревку, и стянул его вниз при громком хохоте толпы. Ей по вкусу пришлось это зрелище.

– Нет ему помилования! – заревели окружающие Гондрена.

Но герцог, не обращая внимания на эти крики, подошел к Гондрену и спокойно снял петлю с его шеи.

– Зачем? Ведь это шпион! – зароптала толпа.

– Друг ли я вам всем? – воскликнул герцог энергично.

– Да, да, – кричали женщины.

– Ваш ли я король? Рыночный ли я король? – еще раз прокричал Бофор что было сил.

– Да, да! Да здравствует Бофор! – заревели тысячи голосов со всех концов рынка.

– Так слушайте же: как король я имею право миловать и дарую жизнь этому человеку.

– Справедливо, – признала госпожа Мансо, – его светлость имеет полное право.

– Точно, что имеет право, – подтвердила Фортюнэ, держа за руку Гондрена.

– Так пустите же его, тетушка, – сказал Бофор, осторожно отстраняя руку старой селедочницы.

– Ах! Ваше высочество, вы когда-нибудь пожалеете о том, что помиловали его, – возразила она. – Такие канальи не помнят даже добра, которое им делают.

– Тем хуже для него, – заметил герцог, улыбаясь.

По знаку Бофора толпа расступилась и дала свободный проход Гондрену. Едва держась на ногах, бледный как мертвец, Гондрен поторопился скрыться из виду.

Глухой ропот сопровождал его бегство: на всех лицах видно было глубокое разочарование.

Герцог оправил кружевные нарукавники и, взяв свою трость из рук торговки, вежливо поблагодарил ее, потом взошел на ступеньку у ворот позорного столба и начал приветствовать народ при громких восторженных криках – красноречивое доказательство любви его добровольных подданных.